меня не разочаруешь, милый, — ответила она, чувствуя, как на глазах вспыхивают раскалённые кристаллики слёз.
Он с недоверием посмотрел на неё.
— А ещё я боюсь, не понравиться преподавателям. Или, того хуже, ребятам. Это здесь, благодаря отцу, меня все любят, а на другом острове... Это ведь важная составляющая службы — быть частью коллектива, — но я даже не знаю, на сколько в этом хорош. Знаешь, у нас нет подобных тренировок.
— Ты будешь блистать там, Аллек, — с уверенностью сказала Элиза. — Даже не сомневайся. Ты не просто впишешься — ты объединишь их вокруг себя. Я это знаю.
— Я... — он замешкался, но потом решительно кивнул. — Хорошо, я так и сделаю.
И она обняла его ещё раз. Прижалась губами к его лбу. И стояла так — а он не мешал ей — пока не прозвучал душераздирающий третий гудок.
И она нехотя выпустила его из объятий.
Глава 14. День перемен. Часть 3
Дорогу до храма Элиза преодолела быстро, почти бегом, всё ещё переживая расставание с сыном. Её пальцы по-прежнему чувствовали прикосновение к его волосам, ноздри пощипывало, когда ветер срывал с её одежды обрывки запаха их последних объятий. А перед глазами стояла его улыбка, и тот момент, когда на трапе он развернулся и помахал ей. Это, а ещё слёзы.
Однако лишь завидев храм Иль’Пхора, она заставила себя собраться. Запереть внутри слабость и сомнения. Наполнить сердце тем воодушевлением, которое ощущала утром. Подняться по широкой мраморной лестнице, подойти к дверям с золотыми панелями, искрящимися солнечным светом. Затем ещё шаг — к переменам, к той новой Элизе, которой она собиралась стать.
Стать ради сына. Ради города. Ради спасения.
«Смотри Иль’Пхор. Я здесь. И я готова к твоим испытаниям».
В нетерпении она распахнула тяжёлую дверь. Шагнула вперёд, позволяя убаюкивающей, почти интимной полутьме проглотить её. Вдохнула грудью густой травянистый запах благовоний — масляных и согревающих. Позволила себе на мгновение раствориться в монотонном гомоне молящихся людей.
Сегодня никто не пел, лишь зычный мужской голос разносился по залу, утопая под створками купола.
— ... для каждого из нас. — Эллиот Виндр закончил очередную реплику. Затем поднял руку и направил указательный палец в толпу. — Измениться — вот истинный подвиг человека в сложное время. Не пережить его, нет. Но стать лучше, несмотря на преграды. Сильнее, благодаря испытаниям. Подняться на ноги и, к тому же, протянуть руку тому, кто сам не в силах встать.
Он стоял на постаменте, заслоняя собой часть стелы с изображением воздушных богов, будто говорил от их имени. На небольшой пристройке, из-за чего казался выше всех присутствующих, даже храмовников в белом с золотым. Выше затаившей дыхание толпы, жадно глотающей каждое его слово.
Эллиот был одет в простую, но слишком уж ладно пошитую одежду. Брюки, идеально подогнанные по размеру, хлопковую рубашку с тёмным жилетом, на который была приколота брошь с монограммой. Вычищенные до блеска сапоги, умело скрывающие отсутствие одной ноги. Он слегка опирался на трость, деревянную с тусклым серебряным набалдашником, словно тем самым напоминая о трудностях, которые ему удалось преодолеть. Подчёркивая тот факт, что они не сломали его. А если и изменили, то несомненно в лучшую сторону.
На первый взгляд он вовсе не походил на слабого калеку, каким Элиза видела его после ранения. Но ещё меньше в нём осталось от того лощёного аристократа, который окружал себя роскошью, собирал званные приёмы и, казалось, купался в успехе. Слишком острым было теперь его лицо, слишком решительными движения, слишком резким голос. Однако талант собирать вокруг себя людей, похоже, никуда не делся.
Зал был заполнен почти полностью. Скамьи заняты, кто-то теснился возле колонн, другие — остались в проходах. Даже у дверей, где сейчас была Элиза, сбились в кучу пять или шесть каких-то беспризорников, уставившихся в направлении сцены с открытыми ртами. В основном публику Эллиота составляли обычные горожане — подмастерья, прачки, учителя, мелкие лавочники. Но попадались и одетые в камзолы с бархатом аристократы, многие семьями. А ещё солдаты, внимательно слушающие речь Эллиота Виндра с таким видом, что было трудно сказать наверняка, собираются ли они примкнуть к нему или арестовать сразу, как он покинет храм.
Была здесь и жена Эллиота, Летиция. В отличии от мужа, явно пытавшегося выглядеть по-простому, Летиция носила платье с тугим корсетом, черное и строгое, одновременно проявляющее уважение к традициям храма, но и демонстрирующее превосходство.
Превосходство — это то, что она излучала. Сила и власть, словно они были у неё под кожей. Своей позой с ровной спиной, но выглядящая так, будто ей это ничего не стоит. Тем, какой зазор оставался между ней и остальными присутствующими. Тем, как во время проповеди, она читала книгу, беззвучно перелистывая страницы и изредка поднимая взгляд на мужа, словно режиссёр, желающий удостовериться, что актёры играют в точности в соответствии со сценарием. И ни увольнение мужа со службы, ни испортившиеся отношения с мэром и его семьёй, ни потеря деловых контрактов, которые за этим несомненно последовали, не смогли этого изменить.
Элиза, которая несмотря на брак, оставалась простоватой чужачкой среди аристократов, но и не ладила с горожанами, ей завидовала. Что не мешало бояться её до дрожи в коленях. Сказать по правде, она надеялась, что Оливия, которая и позвала её на эту проповедь, сама будет здесь. Надеялась, что они с новообретённой подругой выслушают воодушевляющую речь Эллиота, которая будет не более, чем формальным поводом её визита, а затем смогут выпить чаю, съесть что-нибудь и обсудить, где именно Элиза сможет принести наибольшую пользу городу.
Но Оливии Виндр в храме не было, так что, похоже, испытания начинались раньше, чем Элиза полагала.
Она нацепила самое угодливое выражение из своего арсенала, поправила причёску и на цыпочках, стараясь не привлекать излишнего внимания, подошла к Летиции. И, понизив голос почти до шёпота, произнесла:
— Миссис Виндр, я рада приветствовать вас, меня зовут Элиза Болло...
Летиция Виндр не была старой. На самом деле ей было сорок, может быть сорок пять лет, не больше. К тому же она старательно подкрашивала волосы и убирала их в строгую причёску или прятала под шляпкой, как сейчас. Она позволяла себе использовать в наряде яркие атрибуты, а иногда даже носила туфли на каблуках. Однако было в ней что-то такое, что заставляло людей по-детски робеть перед ней и обращаться на «вы». И Элиза не стала исключением.
— О...
Издав этот
