её так, будто всё происходит во время бури — ревело море, свистел ветер, сверкали молнии, и до зрителей даже долетали солёные брызги, — ещё и разница в нахождении актёров на подмостках интересно срабатывала. Капитан — эдакий повелитель бури, смелый и сильный человек на словно подвешенной в воздухе декорации, не боящийся ни ветра, ни молний, и главная героиня — обычная девушка, которой предпочтительнее оставаться в безопасности на палубе. Разные миры, но звучащие в унисон голоса…
Мы успели спеть только один куплет и припев, начался второй куплет, который пел Говард, — и внезапно я ощутила: что-то не так.
Не так в голосе маэстро.
За последние пять лет я успела изучить каждый оттенок его голоса, глубокого и сильного, прекрасного и бесконечного, как небо, — я слышала, как поёт Говард, тысячи раз, помнила, как должен звучать его голос на той или иной ноте. Поэтому, когда маэстро вдруг начал фальшивить, в страхе непроизвольно сжала кулаки и посмотрела наверх — несмотря на то, что по роли я не должна была этого делать.
Декорация, на которой стоял Говард, висела не над моей головой, а чуть дальше и глубже, поэтому я могла видеть, что на ней происходило. И замерла, потому что маэстро, вместо того чтобы стоять и вглядываться вдаль, держался за перила на капитанском мостике, словно старался не упасть, тем не менее продолжая петь, и от него в зал тянулась… тянулся…
Что это за напряжение, повисшее в воздухе между маэстро и зрительным залом, я поняла не сразу. Для того, чтобы определить, чем было это дрожание — будто в холодный воздух попал слой тёплого, — мне понадобилось несколько секунд. Я банально растерялась, запаниковала, сглатывая вязкую слюну и не понимая, что предпринять…
Родовая магия. Да, это была именно она — ничего больше. Единственная магия, которая была доступна и мне тоже — пусть и в ограниченных количествах. Единственная магия, которую я была способна почувствовать по-настоящему. И единственная магия, которой я — чисто теоретически — могла помешать.
Я никогда не понимала, как она работает. Если обычная магия содержалась в энергетическом контуре, то родовая находилась в крови, и во время её применения я ощущала, как жидкость в моих жилах становится немного теплее. Но это всё, что я на самом деле знала, — оказывая влияние на зрителей и помогая им расслабиться, я всегда действовала скорее интуитивно…
Мой же отец — несомненно, это был он: я ощущала, что магия, которой влияют на Говарда, родственна мне, — умел гораздо больше и действовал по чёткому плану. Он хотел чего-то добиться. Наша родовая магия была ментальной, она помогала либо улучшить, либо ухудшить настроение — это всё, что я знала. Поэтому и не понимала, как отец может настолько влиять на маэстро, что тот пел, согнувшись над перилами, и голос его дрожал и рвался, вызывая недоумение у зрителей…
Ещё я не понимала, отчего бездействует первый отдел, но мне было некогда рассуждать.
На кону стояло нечто большее, чем моя жизнь или репутация театра. Кажется, отец намеревался убить моего наставника. И как только я это поняла, страх во мне сменили решительность и стремление немедленно защитить маэстро. Как? Демоны знают. Хоть как-нибудь!
Дрожащий от напряжения поток воздуха шёл из зрительного зала, сверху, с балконов, и я, проследив за ним взглядом, обнаружила среди находящихся там людей Алана Вилиуса, но под иллюзорным амулетом — внешность у него была иная. Отец сидел с абсолютно ровной спиной, словно гордился тем, что он творит, и мне чудилось, будто он понимает, как мало я могу сделать сейчас, чтобы помочь Говарду. Мне даже казалось, будто он улыбается злой и снисходительной улыбочкой…
Я сжала руки в кулаки, подняла их на уровень груди и шагнула вперёд, двигаясь ближе к краю сцены, чтобы хоть немного сократить расстояние между мной и Аланом Вилиусом. И, вперив в него решительный взгляд, изо всех сил ударила родовой магией.
Мне показалось, что я вспыхнула внезапно загоревшейся свечкой — настолько вдруг закипела кровь у меня в жилах, и стало жарко, будто я попала в огонь.
А потом свет у меня перед глазами померк.
Арчибальд Альго
Он опоздал.
Давно его высочество не ощущал ничего подобного… Всякое бывало — ярость и злость, раздражение и досада, но такого незамутнённого в своей абсолютности страха он не чувствовал, кажется, уже несколько десятков лет. Даже когда на Дворцовой площади в День Альганны горел Арен. Потому что Арен — отличный маг, император и самый сильный духом человек из всех, кого знал Арчибальд. А Айрин вообще не маг!
Ну, почти не маг. Родовая магия у неё всё же была, как и у любого аристократа. Именно огромный поток родовой силы, разгорячённой, будто лава из жерла действующего вулкана, и ощутил Арчибальд, заходя в зрительный зал.
Он едва успел остановить Айрин, прервав этот поток, пока она не сожгла вместе с отцом и себя тоже, — и тут с декорации, подвешенной под потолком сцены, сорвался и полетел вниз маэстро Говард Родерик.
Конечно, его бы подхватили и сотрудники первого отдела — уж на это они были вполне способны, в отличие от противодействия родовой магии. Но Арчибальд среагировал первым, создав воздушный щит и мягко опустив наставника Айрин на сцену. Мужчина держался за голову — ничего удивительного, при воздействии ментальной родовой силой так и должно быть, — и был без сознания. Но он, несомненно, был жив и цел.
— Из зала никто не выходит! — гаркнул Арчибальд и, глядя на то, как засуетились трое сотрудников первого отдела, запечатывая выход и вызывая подмогу, связался по браслету с главным дознавателем. — Гектор, боюсь, без тебя здесь не обойдётся.
— Переношусь, — тут же откликнулся Дайд, устало вздохнув.
.
Главный дознаватель вошёл в зал через минуту, когда его сотрудники уже вовсю лазили по сцене и под изумлёнными взглядами зрителей осматривали декорацию, с которой упал маэстро. Арчибальд же сидел рядом с Айрин и с отчаянием безумно влюблённого смотрел на неё, понимая, что он действительно слишком опоздал — девушка, не обученная магии, даже той единственной, которой владела, использовала её чересчур пылко. Кровь Айрин почти свернулась, и, как это исправить, Арчибальд не знал. Нет, теоретически знал, но лекарем он не был и боялся навредить. Ни один из его охранителей ни разу не выгорал по родовой силе — энергетические контуры ломали, да. Но чтобы вскипятить самому себе кровь —
