нынешнем положении рискует сойти с поста только он один. Человеку, который некогда предоставлял коалиции тимлидов, сейчас семьдесят шесть лет и он забывает, что говорил пять минут назад, если рядом с ним нет листка. Прискорбно, что если гении доживают до старости, они становятся жалким напоминанием своего былого величия, но это рано или поздно случится со всеми нами, поэтому относится к этому надо соответствующе.
— Коллеги, от вас не требуется истязать детей или следить за ними в свободное от работы время, — миролюбиво произнёс директор, желая смягчить эмоции после моего выступления. — Я лишь прошу вас, помогите своим талантливым ребятам показать высокие результаты на этом фестивале. Уверен, они и их родственники будут очень рады этому…
Плевать на родственников. Плевать на талантливых детей. Мне нужен гений. Мне нужен тот, кто сможет вырасти до тимлида и сделает тюрьму, в которую я попал, раем на земле. Мне нужен…
— Гении существуют, как и мои носки поутру, — разбавляя обстановку, пошутил директор. — Уверен, они есть. Но где — никто не знает. Но, откладывая шутки, я уже вижу многих талантов в боевом клубе. Верно, тренер?
Самый ужасный разгильдяй нашей школы, умудрившийся опоздать даже на это собрание, резко вскочил со своего места. Он так уважает директора, который позволил ему, пьянице и неудачнику, проигравшему на соревнованиях в молодости, работать в школе, что готов носить его на руках.
— Всё так, директор! В классах много… — но почему-то сейчас эта горилла замялась. — Талантливых ребят.
Ответив столь жалко, мужчина опустил свой взгляд. Его странное поведение заинтересовало меня. Неужели, он что-то скрывает?
— Дорогие коллеги, собрание окончено. У меня есть небольшая просьба к вам: никому, повторяю, никому не рассказывайте об услышанном сегодня, потому что это может привести вас к плохим последствиям. Также прошу вас подумать над проведением состязаний и намекнуть старостам ваших классов, что их гении должны блистать. Это необходимо для процветания школы… Прощайте. — закончив свою речь, директор жестом приказал всем уходить.
Участники собрания спешно покинули кабинет. Многие, не стесняясь в выражениях, уже начали обсуждать мои слова и то, что за ними кроется.
— А ты не изменяешь себе, — заговорил директор, когда все, кроме меня, покинули помещение. — Помню, десять лет назад мои слова вызвали такой же отклик в твоей душе, как и твои сейчас — в их.
Я тоже помнил тот день. Я, молодой преподаватель, сумевший добиться звания сеньора, направился на практику с желанием помогать детям и направлять их во взрослую жизнь, как капитан корабля. Вспоминая себя тогдашнего, я не могу не улыбаться свой наивности и глупости.
— Но ты изменился, — сказав это, директор сразу помрачнел. — Мне никогда не нравилось, в кого ты превращаешься. Быть жестоким человеком, которого ненавидит вся школа, это моя участь, а не твоя. Так почему мы поменялись местами?
Потому что ты слаб и жалок. Потому что ты переосмыслил свои идеалы и довёл школу до того состояния, в котором она сейчас находится. Мне продолжать?
Как бы я не хотел, но на моём лице всё же отпечаталась тень той злости, что терзала меня уже долгое время.
— Ты ведь считаешь, что после того случая я сдался и предал свои идеалы, ведь так? — директор видел меня насквозь. Опытный в клановых интригах, он по-прежнему представляет большую опасть для любого, кто решит вступить с ним в открытую конфронтацию.
— Запомни: когда окажешься на моём месте, не будь таким, как я.
Слова директора стали для меня неожиданностью. Я не думал, что он захочет сдаться таким образом.
— Я не сдаюсь. Лишь говорю исход, который неизбежен, ведь старого льва рано или поздно ждёт смерть от молодого вожака. — директор говорил это без грусти, как само собой разумеющееся. Он знал правду жизни лучше, чем кто-либо другой. Он научил меня всему, что я знаю.
— Директор…
— Не говори мне сентиментальных слов, о которых потом пожалеешь. — раскрыв мои намерения в два счёта, директор строго на меня посмотрел, и мои добрые слова, должные успокоить его, застряли у меня в горле.
— Разрешите идти?
— Разрешаю.
С неприятным чувством я вышел из кабинета директора и направился в свой, поменьше, но не менее уютный.
Слова директора означали, что он не хочет, чтобы я давал ему поблажек в связи с его почтенным возрастом и моим к нему уважением. Он хочет побороться в решающей битве и выиграть или проиграть с одинаковой честью. И я не буду ему в этом отказывать.
Глава 22
С момента своего попадания в этот мир моим ежедневным ритуалом стал бег. Когда-то мне не давалась сама мысль о том, зачем же он всё-таки нужен, но я упорно продолжал им заниматься, получая отвращение. Но сейчас бег — то единственное, что осталось у меня от моего старого мира. Здесь я один и могу быть собой. И я не желаю, чтобы у меня отобрали это. Поэтому я бегаю рано, когда время едва приближается к шести часам утра, и могу наблюдать утренний рассвет в одиночестве.
Ранним утром время идёт по иному. Не так, как днём или вечером. И нет, оно не такое медленное, как можно подумать. Просто оно другое.
Людей на улицах ещё нет. Большинство из них сладко спит, дожидаясь, пока в их жизни не наступит очередной день. Им придётся работать, кормить детей, заводить машину, слушать одно и то же радио и думать, а зачем?.. И пока этого нет, мне спокойно. Я могу легко бежать вдоль пустой улицы, наслаждаясь спокойствием, притаившимся в домах. Так мне кажется, что я имею власть над другими. Я знаю то, чего они ещё не знают: какая на улице погода, ремонтируют ли сегодня дорогу или ночью случилось что-то, что требует внимания.
Последнее время мне стали часто попадаться на глаза косяки птиц. Они плыли по небу в поисках того, чего не было у меня или у всех других разумных существ — мира, где тепло.
Когда-то у людей был новый свет, в который все мечтали попасть и который знаменовал собой ту самую мечту об идеале. Но что есть у меня? Если так посудить, весь этот мир является моим новым светом. Но всё, чего я добьюсь здесь, не удастся забрать. В конце пути со мной останется только мой опыт, и ради него мне и стоит бороться.
Пока
