Книга Пташка - Ксения Скворцова

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124

— Да я вижу, ты сейчас расплачешься, маленький Медвежонок, — усмехнулась Гнеда с наигранным сочувствием, из последних сил сдерживая дрожь, начавшую колотить тело. — Знаешь, ты и в подмётки не годишься своему побратиму. Уж он-то никогда не стал бы размазнёй из-за какой-то девки. — Она презрительно хмыкнула. — Уходи. Ты был прав с самого начала, ненавидя меня. Возвращайся к своему князю. Я пришлю ему весть, когда Ардглас присягнёт мне.

Бьярки сделался настолько бледным, что его кожа казалась не ярче снега, всё сильнее заходившегося в сумасшедшем хороводе вокруг них. Юноша смотрел на Гнеду так, словно она была страшным, непобедимым чудовищем, о которое сломались все его копья и затупился меч. Которое разбило вдребезги его щит, вспороло броню и теперь, нанеся злые, кровавые раны, зачем-то отпускало, не добив.

Даже вьюга, и та, казалось, была против него. Замирая у ног Гнеды, она подло, неожиданно срывалась, швыряя в лицо Бьярки ледяную крошку.

Он опустил глаза и, неловко развернувшись, двинулся назад, пошатываясь, увязая в рыхлых белых зыбунах, и в нём больше не осталось ничего от человека, который совсем недавно был готов отвоевать её у всего мира.

Гнеда смотрела на его удаляющуюся тень, и боль, сочившаяся доселе по капле сквозь все заслоны, что ей пришлось поставить, вдруг хлынула свободным, яростным потоком, сбивая с ног, смывая все остальные чувства, опустошая.

Поднялся ветер, и деревья, осуждающе поскрипывая, гнулись, нехотя кланяясь друг другу.

О том, что Бьярки был здесь, напоминали лишь следы, которые уже жадно зализывала метель.

36. Корнамона.

Гнеда почти не помнила, как они собирались, как выехали. События дальнейших дней слились для неё в бесконечную дорогу, пургу и тишину. Всё вокруг потеряло цвета, сделавшись серым, и это хорошо отражало то, что происходило в душе девушки. Пустота, по которой гуляли сквозняки и снежные заверти.

Она старалась воскресить в памяти те мгновения, которые, теперь Гнеда могла разрешить себе признать, были счастливыми — прикосновения, взгляды, слова, — но видела только лицо Бьярки за миг до того, как он навсегда повернулся к ней спиной. Посеревший, разбитый лёд его глаз. Безвольно опустившиеся руки.

А они всё ехали. Лес окончательно остался позади, и теперь их поезд двигался по голой степи. Здесь зима ещё не вошла в полную силу и лишь слегка посеребрила разметавшиеся пасма ковыля и ощетинившиеся кустики овсяницы. Нередко вдоль дороги им встречались мрачные каменные изваяния, изображавшие не то мужчин, не то женщин, но непременно держащие в сложенных перед собой руках кубок или чашу. Всякий раз при взгляде на истуканов Гнеду пробирал озноб, но Бран, кажется, совершенно не смущался их насупленных взоров и даже иногда подъезжал поближе, чтобы оставить под ногами идолов кусок хлеба или несколько капель вина.

— Жуткие, — хмуро промолвила Гнеда, когда они в очередной раз повстречали безмолвного степного стража, по соседству с которым сиду вздумалось заночевать.

Бран усмехнулся.

— Хоть кто-то заставил тебя говорить. — Он смотрел на девушку всё ещё улыбаясь, но проницательные глаза пристально изучали её лицо. — Каменный сарын всё лучше живого.

— Пытаешься задобрить чужих богов?

— Это балбалы, пращуры. Они стерегут эту землю, и я не вижу ничего зазорного в том, чтобы немного их умаслить.

— Зачем мы свернули в степь? Разве ты не боишься сарынов?

— Неужели тебя стало волновать происходящее вокруг? Перестала оплакивать своего возлюбленного? — Его слова были едкими, но Гнеда не почувствовала за ними настоящего яда. Сид словно прощупывал её. — Во-первых, у меня нет ни скота, ни людей, которых можно было бы превратить в рабов, ни уж тем более богатства. Во-вторых, сарыны уже должны были откочевать на зимовку к морю. И в-третьих, по мне, так лучше они, чем братец Финтан или твой князёк. Сарыны с лаптёжниками пусть грызутся, а я пока пойду своим путём.

Гнеда лишь покачала головой. Бран шёл к цели упрямо и невзирая ни на какие препоны. Он был готов погибнуть, но только не смириться со своим положением.

— Бран, — подала девушка голос, зарываясь в одеяла, которыми обложил её спутник, — что ты будешь делать, когда добьёшься своего?

Сид покосился на неё словно на помешанную.

— Купаться в роскоши и власти, разумеется, — язвительно ответил он. — Почему ты спрашиваешь?

— Мне кажется, что, обретя Ардглас, ты потеряешь смысл собственного существования.

Бран фыркнул.

— Скоро мы прибудем в Корнамону, и ты поймёшь, почему я всю жизнь положил на то, чтобы выбраться оттуда. Знак моего рода — дубовый лист, но, думаешь, в Корнамоне растут дубы? Аэд и его братья ненавидели моего деда, — продолжал он с горечью, — ненавидели лишь потому, что он родился от другой жены, презрительно называя Мачешичем. Поделили лучшие куски между собой, загнав его в проклятые болота. Даже воздух гнилой там. Из восьми детей, родившихся у моей матери, выжил только я и две моих сестры.

Бран сплюнул и перевёл нахмуренный взгляд за спину Гнеде, где копошились его люди. Всякий раз, стоило сиду заговорить о своём несправедливом, как он считал, коне, его заносило, и Брану приходилось прикладывать усилия, чтобы одёрнуть себя. Он был предельно честен с Гнедой, но в его обиде и упрямых, граничащих с отчаянием попытках изменить злой рок было что-то детское, уязвимое, и сид знал за собой эту слабость. Поэтому нынче, вскочив на ноги, Бран обрушился на своих дружинников с незаслуженной строгостью.

На каждой стоянке он приказывал развести костёр рядом с Гнедой. В степи почти не было деревьев, и сид заранее запасся дровами, расходуя их лишь на обогрев своей пленницы. Гнеда была бы тронута его заботой, если бы не знала, что за ней стоял исключительно холодный дальновидный расчёт. Жертвенное животное тоже берегли и кормили до поры до времени.

Только когда пламя затеплилось возле ног девушки, а в руках у неё оказалась чаша с подогретым вином и травами, Бран позволил себе расслабиться, устроившись неподалёку.

Гнеда рассеянно смотрела ввысь.

Такого неба, как в степи, она не видела никогда. Дегтярное и тугое, оно казалось бархатной подложкой под хрупчайшие самоцветы, остро блестевшие на густом полотне. Особенно ярко, кроваво-ало переливалась звезда в подмышке Охотника. Кто ещё смотрел в эту ночь на небеса? Мог ли её взгляд встретиться со взором Фиргалла там, на крохотной гранатовой искорке?

Всё здесь было иначе, иначе пахло, иначе звучало. Ветер свистел заунывно

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124