то, признаюсь, мне более нравится ваше предложение!
– Вы отказываете?
– Конечно!
– Я предсказал Майклу, что вы откажетесь! – и негодяй, которому снова вернулось хорошее расположение духа, наградил меня своей лучезарной улыбкой. – Между нами, – продолжал он, – Майкл не понимает благородного человека!
Я стал смеяться.
– А вы? – спросил я.
– О, я понимаю, – отвечал он. – Итак, пусть будет петля!
– Мне жаль, что вы не доживете, чтобы посмотреть на нее! – заметил я.
– Неужели его величество делает честь и питает ко мне особенную неприязнь?
– Мне жаль, что вы не старше хоть на несколько лет!
– Бог дает годы, а черт удачу! – засмеялся он. – Я сумею постоять за себя!
– Как поживает ваш пленник? – спросил я.
– Кор?…
– Ваш пленник?
– Я забыл о вашем желании, государь. Он жив!
Он встал; я последовал его примеру. Потом, улыбаясь, он сказал:
– А хорошенькая принцесса? Бьюсь об заклад, что будущий Эльфберг родится рыжим, хоть Черный Майкл и будет называться его отцом!
Я кинулся к нему, сжимая кулаки. Он ни на шаг не отступил, и его губы тронула наглая усмешка.
– Ступайте, пока целы! – пробормотал я.
Он сторицей отплатил мне за мой намек о его матери.
Тут произошла самая дерзкая вещь, которую я когда-либо видел. Мои друзья стояли шагах в тридцати от нас. Руперт крикнул конюху подать ему лошадь и отпустил его, наградивши его кроной. Лошадь стояла рядом с ним. Я стоял неподвижно, не подозревая ничего. Руперт сделал движение, чтобы сесть в седло; потом он внезапно повернулся ко мне, держа левую руку у пояса и протягивая мне правую.
– Прощайте! – сказал он.
Я поклонился и поступил так, как он предвидел, закинул руки за спину. Быстрее мысли его левая рука поднялась надо мной, и небольшой кинжал сверкнул в воздухе; он поразил меня в левое плечо – не отклонись я, и он попал бы в сердце. Я отшатнулся с громким криком. Не трогая стремя, он вскочил на лошадь и пустился, как стрела, преследуемый криками и выстрелами; последние были так же бесполезны, как и первые; а я упал в кресло, теряя много крови и следя за тем, как дьявольский мальчишка исчезал в длинной аллее. Мои друзья окружили меня, и я лишился чувств.
Вероятно, меня уложили в постель, и я лежал в бессознании или в полусознании несколько часов; была уже ночь, когда я совершенно пришел в себя и увидел Фрица. Я чувствовал себя слабым и утомленным, но он старался ободрить меня, говоря, что рана моя скоро заживет, а что пока все идет хорошо, так как Иоганн попал в ловушку, которую мы ему расставили, и теперь находится в нашей власти.
– Странно то, – продолжал Фриц, – что, как мне кажется, он не особенно жалеет, что очутился здесь. Он, по-видимому, думает, что когда Черный Майкл совершит переворот, свидетели того, как он его произведет, исключая, конечно, Шестерки, получат плохую награду.
Эта мысль доказывала большую проницательность в нашем пленнике, что дало мне надежду на его помощь. Я приказал привести его немедленно ко мне. Зант привел его и посадил на стул рядом с моей кроватью. Он хмурился и, видимо, трусил; сказать правду, после подвига Руперта у нас также явились опасения, и, если он старался стоять подальше от страшного револьвера Занта, Зант держал его как можно дальше от меня. Поэтому, когда он вошел, руки его были связаны, но я приказал развязать их.
Не стоит упоминать о тех наградах и средствах безопасности, которые мы обещали этому человеку; все мы с честью сдержали, так что он теперь живет в довольстве (я не имею права сказать, где); мы почувствовали облегчение, когда узнали, что он человек не злой, но слабый и действовал в этом деле скорее из страха перед своим братом Максом и герцогом, чем из преданности к самому делу. Но он сумел убедить всех в своей верности; хотя он не участвовал в их тайных советах, его знания их распоряжений в замке могли раскрыть перед нами все подробности заговора. И вот вкратце в чем они состоят.
Ниже уровня земли в замке, куда вела небольшая каменная лестница, начинающаяся у конца подъемного моста, находились две маленькие комнаты, высеченные в самой скале. В наружной комнате не было окон, и ее всегда освещали свечами; во внутренней комнате было одно квадратное окно, выходящее на ров. В наружной комнате день и ночь находились трое из Майкловой шестерки; приказания герцога состояли в том, что, если произойдет попытка вломиться в наружную комнату, находящиеся в ней должны охранять двери, как можно дольше без опасности для своей жизни. Но если бы явилась опасность, что дверь может быть взята приступом, тогда Руперт Гентцау или Детчард (один из них всегда находится там), представив остальным бороться до последней возможности, должен был войти во внутреннюю комнату и убить короля. Король находился во второй комнате; с ним обращались хорошо, но ему не оставили оружия, и его руки сковывали тонкие стальные цепи, не позволяющие ему двигать руками далее вершков трех от тела. Таким образом, король должен был умереть ранее, чем можно было пробиться в дверь. А его труп? Ведь труп был бы такой же явной уликой вины, как и он сам.
– Нет, сударь, – сказал Иоганн. – Его высочество предвидел и это. Пока двое остальных будут драться у дверей, тот, кто убьет короля, должен открыть решетку у квадратного окна (она двигается на шарнирах). Теперь свет не проникает в окно, потому что его отверстие закрыто большой глиняной трубой; эта труба достаточно велика, чтобы сквозь нее могло пройти тело человека; она достигает рва, заканчиваясь около самой поверхности воды, так что нет заметного расстояния между трубой и водой. Убив короля, его убийца должен поспешно привязать к трупу тяжесть и, притащив его к окну, поднять посредством блока (боясь, что тяжесть тела будет слишком велика, Детчард привесил блок), пока он не достигнет отверстия трубы. Он просунет ноги трупа в трубу и толкнет его. Без шума, без звука и брызг, он упадет в воду и потом на дно рва, которое имеет двадцать футов глубины в этом месте. Исполнив все это, убийца громко воскликнет: «готово», и сам проскользнет в трубу; остальные, если будет возможно и нападение на них не слишком сильно, убегут во внутреннюю комнату, поспешно захлопнув дверь и, в свою очередь, исчезнут в трубе. Хотя король не встанет со дна, они
