Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
желание сердца своего и оставил святой обители Печерской тысячу золотых на помин за свою грешную душу и, простившись с сыном, вынужден был, с щемящей болью сердца, торопиться с отъездом в Прилуку, чтобы, наскоро устроив свои частные дела, ехать в ссылку в Москву.
Лишенный возможности вести тяжбу с гетманом, Димитрий хотел, по крайней мере, воспользоваться своим кратковременным пребыванием в Прилуке для того, чтобы начать процесс против сестры и племянника, завладевших значительною частью его отцовского наследства. Ракович, по смерти матери, воспользовавшись отсутствием брата и племянника Андрея, в согласии с другим племянником Акимом, подстрекаемая родственниками Паливодами, завладела всем имением Лазаря Горленка, кроме, впрочем, Ольшаного и некоторых хуторов, которые гетман Скоропадский отдал в 1713 году фельдмаршалу Шереметьеву[127]. По этому иску состоялось соглашение, ибо Димитрию было нетрудно доказать неправильность захвата, и Ракович с Акимом Горленко вернула обратно маетности Димитрию, коими пользовались в его отсутствие. Устроивши свои дела, Димитрий должен был торопиться в Москву, где уже находились товарищи его прежнего изгнания – Бутович, Ломиковский, Максимович и Антонович[128]. Ускорению отъезда всячески способствовал гетман Скоропадский, который, помимо своей официальной обязанности представить Димитрия в Москву, лично желал такого отъезда, ибо был неправ против него в имущественных делах.
Но тяжкая болезнь, горячка, долго удерживала Димитрия… Гетман Скоропадский, завладевший в отсутствие Димитрия еще за два года до его возвращения на родину почти всеми его поместиями, конечно, крайне тяготился столь продолжительным присутствием его на родине, хотя и скрывал свое нетерпение. Сохранились любопытные письма Скоропадского к Димитрию, относящиеся к этому моменту, из которых одно мы приводим в подлиннике:
«Мой ласкавий приятелю, пане Горленку!
Повернувшийся з Прилуки, посиланний до вашей милости капитан учинил нам такую реляцию, же в. м., слава Богу, од болезни горячки получил ослабу, тилько на ногу болезнуешь, для которой любо з трудностю в. м. з местца зараз рушитися. Однак пилно жадаем, абы с в. м. разсуждаючи, умедленное монаршаго царскаго пресветлаго величества указу исполнение, не наволех на себе в том гневу и на нас пороку. И, як возможно положивши в дальшой своего здоровя поправе надежду на Господа Бога, немедленно приезжай к нам в Глухов, для поезду к Москве. А мы объявляем в. м., же панов Максима Максимовича Ломиковского и Антоновича передом сего находящаго 15 числа, виправим туда, до Москвы, недожидаючись сюда, в Глухов, прибития в. м-ина. Притом зичим ему жь добраго от Господа Бога здоровя. З Глухова, року 1715 (месяца и числа нет)».
«В. м. зичливий приятель,
Иван Скоропадский, гетман войска его царскаго пресветлаго величества Запорожскаго».
Надпись на конверте: «Моему ласкавому приятелеви, пану Димитрию Горленку, знатному товарищеви войсковому. Пилно подати».
На оборотной стороне: «Повторни о выезду к Москве»[129].
Скрывающие за собою так много гибкости в убеждениях, так много умения пользоваться этой гибкостью на разные случаи, эти письма вызывали у Димитрия, ценою собственных страданий исповедывающего свои убеждения, подавляющее впечатление нехристианских. Он увидел, насколько понизились нравственные требования, предъявляемые человеком к самому себе, насколько притупилось нравственное чутье, если личные убеждения прячутся так глубоко, где их никто не найдет, и прячутся не из страха пред грозной силой, а из раболепного желания угодить, понравиться…
XI
Димитрий томился в ссылке 16 лет, вплоть до воцарения императрицы Анны, живя на чужбине, в Москве, получая из казны на свое содержание по десяти копеек в день – ничтожную сумму, далеко не достаточную для удовлетворения его потребностей. Живя в незнакомом городе, в чуждой ему среде, он должен был тем более чувствовать себя отшельником, жильцом другого вымирающего мира: так всё изменилось в Малороссии, так «преславная полтавская виктория» вверх дном перевертывала старый порядок этой страны, который должен был теперь слагаться по другому типу. В 1718 году гетман Скоропадский должен был отдать дочь свою Ульяну замуж за «москаля», П. П. Толстого, сына царского любимца, и – этот «москаль» получает Нежинский полк. В 1720 году ясновельможный гетман, как школьник, получает строгий выговор за то, что не умеет управлять людьми, – и вот является необходимость приставить к нему не одного дядьку, а многих. Учреждается сначала войсковая канцелярия, почти не зависимая от гетмана, под председательством генерального писаря; в следующем 1721 году основывается судебная канцелярия, под председательством генерального судьи; в 1722 году – учреждается малороссийская коллегия, состоящая из 7 лиц, т. е. упраздняется всякое реальное значение гетмана, и Малороссия берется из ведения иностранной коллегии и подчиняется сенату, т. е. приравнивается к обыкновенной провинции новосозданной империи. С падением Меншикова, смотревшего на Малороссию глазами Петра, обнаруживается опять резкий поворот к старым порядкам: уничтожается малороссийская коллегия, Малороссия по-прежнему передается в ведение иностранной коллегии и дозволяется избрание гетмана. В сентябре 1727 года, в Глухове, был избран вольными голосами гетманом всей Малороссии престарелый, 70-летний полковник Миргородский Даниил Апостол, тесть Андрея Горленка, отец его жены Марии Даниловны. Другая дочь Апостола была замужем за Василием Кочубеем, сыном пострадавшего за Мазепу. Но при «боку» нового гетмана, в качестве его советника и управителя имениями, отобранными в казну, по Петровскому примеру, определили резидентом тайного советника Ф. В. Наумова. Ближайшие родные гетмана получили высшие назначения: брат его Павел стал миргородским полковником, зять Кочубей – полтавским, зять Андрей Горленко – бунчуковым товарищем[130]. Жизненные горизонты Димитрия становились всё яснее. Но он уже безучастно относился ко всему окружающему. С годами терялась способность радоваться. И оттенок непередаваемой грусти лежал на морщинистом лице страдальца. Так много было жестоких ненужных гонений… Восшествие на престол императрицы Анны Иоанновны даровало Димитрию свободу, но уже не могло возродить его к жизни или заглушить прежних страданий. Древним стариком вернулся Димитрий на родину. Жена с дочерьми жила тогда на хуторе Чернявщине подле Прилук. Кроме этого хутора, она владела еще несколькими грунтами: 1) «отеческим» хутором Белявщиной; 2) млином Ворониковским, у Прилуцкой гребли, о трех колах; 3) другим млином Полонским, на Удаю, о трех же колах; 4) лесом близ с. Полонок; 5) гаем в селе Петровке; 6) лесом Мяловским, лежащим «за Бчолками»; 7) тремя гаями, лежащими в разных местах; 8) сеножатью под Будами; 9) хутором Верхнигорским, с млином, на реке Ичанце, о трех колах, с винокурней, солодовней, с садом, с пахатными полями, гаями и сенными покосами»[131]. Однако доходы с этих хуторов и млинов были настолько незначительны, что старая «малжонка пана Димитрия», вынужденная содержать свою семью и кормить в Москве мужа «провиантом, з дому присилаючим», так как казенных 10 копеек далеко не хватало, задолжала весьма значительную по тому времени сумму 3.550 золотых, из коих 1.000 золотых дал ей
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
