улетела, тяжело жужжа под весом налитого кровью брюха, а красное пятно вокруг места ее недавнего пиршества растекалось все шире, с каждой минутой опухая и наливаясь жгучей, дурной болью.
Глава 22
Кабак назывался "Закат на Роавело" и предназначался, в основном, для приезжих. Точнее, для приплывших или прилетевших. Выглядел он почище и посолиднее, чем его брат-близнец напротив – "Рассвет на Роавело" – в котором предпочитали просиживать задницы местные, хотя основное отличие все же заключалось в бесстыже задранных ценах. Начать попойку вечером в "Закате", просадив там большую часть денег на дорогую выпивку и нормальную еду, а закончить утром в "Рассвете", выгребая из карманов завалившиеся между швов монетки на дешевое кислое пиво, считалось нормальным и даже, в какой-то мере, традиционным времяпрепровождением горжеводов на Лингоре. К тому же, располагались кабаки друг напротив друга, так что доползти от крыльца до крыльца можно было в любом состоянии, а уж совсем пропащим оказывали посильную помощь местные вышибалы в криво сидящих летрийских мундирах, попутно проверяя карманы выпивох на наличие всякого запрещенного, вроде пары лишних скорлупок.
Механики завалились в "Закат" уже под вечер, когда Раскон, наконец, закончил обходить своих знакомых и закупать всякое необходимое для плота. Список покупок включал в себя замену угробленным в Подречье эйносам, неизменное пиво и четыре ящика готовой к употреблению жратвы: от сушеного мяса и галет до летрийских походных рационов, для приготовления которых достаточно было как следует разварить их в кипятке. По мнению остальной команды – покупка куда более ценная, чем слабенький, по сравнению со старым, зеленый ревун или движок на маневровый винт, так как нормального кашевара на горже в ближайшее время не предвиделось, а плыть предстояло далеко. Вымотав нервы всем, от торговцев до нетерпеливого Кандара, фальдиец выдал часть оплаты, напомнил не трепать языками и отбыл по каменной лестнице в верхний город, величественно кивнув скучающим на входе стражникам.
Брак поначалу в "Закат" не собирался, вдохновившись примером Жерданов, чья шумная троица оккупировала дешевый, тихий "Рассвет", да и кри на выпивку тратить было жалко. Но сероглазый уперся.
– Раскон мог не успеть, да и поить эту рыжую скотину нахаляву я не собираюсь. А ты успел. Тому, кто не помнит добра, нет места в кабине у Попутчика. Так моя бабка говорила, а уж она знала толк в поговорках. В кушове поедеш, ш трупаками вонючими, – прошамкал сероглазый, сморщив лицо до состояния печеного яблока.
– Тому, кто не помнит зла – тоже, – уточнил Брак, которого воистину железной хваткой тащили к двустворчатым дверям. – Между прочим, авторство поговорки, по слухам, принадлежит самому Гарду…
– Не порть момент, увечный зануда. Мой брат говорил, что за краткий миг помощи можно расплачиваться поколениями. Ты своим шарговым упрямством мешаешь мне следовать семейным заветам, да еще и отказываешься пить за чужой счет. Ты точно с цепа упал? Быть может, сам Тогвий спустился из-за купола под видом одноногого механика, чтобы проверить, как там живется людям на его левой почке?
– Гардаш, скорее, задница, – усмехнулся Брак, открывая свежевыструганную дверную створку. – Повезло мне с твоими семейными традициями.
Внутренности “Заката” выглядели именно так, как можно было ожидать от поселкового кабака в лесной заднице, с поправкой на летрийскую педантичность и претензии на некую элитарность: потолок прокурен и закопчен чуть меньше, чем следует, окна чуть шире и даже застеклены, пол почти чистый, голова фелинта на стене почти не облезла, табачный дым выедает глаза не так стремительно, а стойка с выпивкой поблескивает лакированным деревом, вместо знакомого по Приречью металла. Зато сидевшие в зале горжеводы были того самого, привычного вида, когда неприятности начинаешь чувствовать затылком еще до того, как на тебя обратят внимание. А на зашедших механиков внимание обратили, особенно внимательно изучив костыль Брака и вызывающе торчащую из под рубахи клешню Кандара.
Столов стояло с десяток, горж на озере – явно больше. Вечер был в самом разгаре, поэтому свободных мест осталось всего ничего. Да и те лавки, что оставались незанятыми, были не заняты лишь условно, по той простой причине, что больше садиться на них никто не хотел. Не каждый любит соседство с незнакомыми мужиками звероватого вида, неделями не вылезавших с реки, даже если ты сам – один из них.
Брак моментально почувствовал себя не в своей кабине. Накатило осознание собственного маленького роста и щуплого телосложения, сжимающая костыль ладонь немедленно вспотела, а нога заныла. И ведь, казалось бы, за последние месяцы он видел столько разного дерьма, лично убил троих шарков и даже участвовал в охоте на настоящего фелинта – но тут растерялся и съежился, будто снова очутился в одиночестве на Торге, когда толстяк куда-то срочно свалил.
– Ты чего застыл? – весело спросил его Кандар, насмешливо разглядывая сидящих своими серыми глазами. – Эй, братья горжеводы! Где в этом раповнике самое приличное место, чтобы подальше от вашего пердежа?
После этого наглого высказывания на механиков смотрели уже все присутствующие. По столам прокатился шепот, а мрачно сидящий у окна смуглый, лохматый верзила в кожаной безрукавке просветлел лицом, облегченно выдохнул, хрустнул пальцами и громко ответил:
– На улице, там как раз нужник за углом. Проводить?
– Старое доброе лесное гостеприимство. Вот, тут и сядем, – прошел к столу верзилы Кандар. Плюхнулся на лавку, поерзал седалищем, устраиваясь поудобнее, делано закашлялся и распахнул окно. – Только проветрим, а то напердели, напердели… Или это у тебя изо рта так пахнет, дружище?
– С каких это пор увечных берут на горжи? – широко улыбнулся громила. – Или тебе за наглость руку оторвали?
– Не лезь к сводиле, лохматый! – крикнули из-за дальнего стола.
– С тех самых пор, когда называть тебя тупым джорком стало смертельным оскорблением для всех джорков, – Кандар обернулся и призывно махнул рукой. – Брак, не стой как сведенный, хромай сюда. У нас намечается исторический диспут.
Происходящее калеке не нравилось категорически – уж больно было похоже на набивший оскомину сценарий драки в кабаке, самое его начало, где сыплются оскорбления, а стороны запасаются подручным оружием в предвкушении мордобоя.
Мимо просеменил тучный мужик в бело-синем фартуке, тащивший деревянный поднос с увесисто выглядящими кружками пива и здоровенной ребристой бутылкой с яркой этикеткой. Разносчик сноровисто раскидал пойло по столам, буркнул: "Драться снаружи" и шустро скрылся за дверью.
Брак обреченно вздохнул, навалился на ставший вдруг неподъемным костыль и поперся к столу, чувствуя, как при каждом неловком
