носом, взревела и, погрузившись, побежала к «Фидониси». Точно выглаженный утюгом, следок ее отпечатался на воде.
«Раз… два… три… пять… десять, — мысленно считал Глеб, все замедляя темп, точно хотел задержать этим неумолимый бег одушевленного механизма, — восемнадцать…»
Сзади рубки «Фидониси» сверкнул, вздымаясь из воды, сноп огня. Взвился и погас, захлестнутый высоким смерчем взметенной пены и дыма, быстро растущим ввысь и вширь. И тотчас же в уши болезненно ударило громом взрыва.
Смерч дыма расплывался вверху плоским облаком, как на картинках, изображающих Везувий, и стал медленно опадать, скрывая корпус разбитого миноносца. Постепенно из дыма, падая набок, показалась фокмачта с повисшей сорванной стеньгой, потом трубы.
«Фидониси» бесшумно клонился, оседая носом. Показалась подводная часть левого борта с пятнами приросших водорослей, потом киль.
Прошло еще несколько минут. Глухо заклокотала вода и сомкнулась. «Фидониси» исчез.
От Дообского маяка, где темной громадой неподвижно каменела «Свободная Россия», пыхтя мотором, подходила маленькая шхуна, везшая снятую команду.
Проходя мимо «Керчи», матросы замахали шапками.
На юте шхуны, у штурвала, Глеб заметил маленькую юркую фигурку Терентьева. На траверзе «Керчи» Терентьев подбежал к борту и, цепляясь за вантины, крикнул:
— Лейтенант Кукель! Вот вам пустой корабль, делайте с ним, что хотите. Буксиру никаких распоряжений не дано!
В крике была злость и обида. Неудачливый командир «России» хотел этим криком отвести душу, сорвать огорчение за неудачи бегства в Севастополь. Капитан второго ранга Терентьев не имел волевых качеств и напористости Тихменева и потерпел поражение.
На мостике «Керчи» недоуменно переглянулись. Подвысоцкий тихо сказал:
— Вот дурак!
Шхуна прошла. Раздалось несколько глухих, негромких взрывов. Рвались в турбинах миноносцев подложенные подрывные патроны. Один за другим миноносцы склонялись на борт, касаясь реями воды, и, перевернувшись, уходили на дно. Рейд опустел.
С запада, от крымских берегов, тяжелая, черно-синяя, подымалась грозовая туча. Нависла сжимающая горло духота.
— Пора кончать, Борис Максимилианович.
Машинный телеграф звякнул. Миноносец забился горячечным трепетом хода.
— Лево на борт!.. Так держать!..
— Есть так держать…
Прямо по носу вырастал корпус дредноута. Команда «Керчи» сгрудилась на палубе в молчаливом оцепенении, не отрываясь от стальной крепости.
Опять звякнул телеграф. Замерла дрожь корпуса.
— Под носовую башню! Возможно, что произойдет детонация в погребах, — услышал Глеб.
Две торпеды рядом помчались к дредноуту. Прошли томительные секунды.
Слабо ударил взрыв, едва подняв столб воды до уровня верхней палубы. Второго взрыва не было, торпеда или дала осечку, или прошла под кораблем. Заряд взорвавшейся оказался слабым.
— Не хочет идти на дно. Зазорно тонуть «Свободной России», — выдохнул сигнальщик.
Подвысоцкий закусил губу. Он едва владел собой.
— Залп!..
Опять два взрыва, и оба — слабых. Корабль только чуть-чуть раскачивался, встревоженный ударами, но не кренился и не оседал.
— Да что же это?.. Долго еще мучить? — крикнул матрос внизу.
Бледный, с запавшими глазами, точно похудевший в эти полчаса, Кукель сам скомандовал:
— Залп!..
Миноносец шатнулся, точно подпрыгнул на воде. Взрыв обрушился, как грохочущий неимоверной силы обвал. Новый смерч дыма и взбесившейся воды рванулся к небу и заволок весь корабль с мачтами.
Когда он опал, тревожный, испуганный шепот пронесся по миноносцу от мостика до юта. Между второй и третьей башнями, на месте обвалившихся пластин брони, открылась пробоина от ватерлинии до верхней палубы.
На обнаженных стенках борта зачервонел сурик, как будто из раны корабля потоком ринулась кровь.
Дредноут умирал, как человек. Его били судороги. Он едва заметно осел набок и качнулся. Стало заметно, как форштевень уходит под воду. Волна лизнула якорный клюз.
И сейчас же угнетающую тишину нарушил все увеличивающийся треск и грохот.
Крен увеличивался. Внутри корабля все срывалось с мест и катилось в сторону накрененного борта, ломая и кроша переборки. Показалась вся палуба.
С боевого мостика сорвался и полетел за борт дальномер.
Потом вздрогнула носовая башня, подпрыгнула на основании и, срывая грибы вентиляторов, кнехты, комингсы люков, поручни, вытянув шеи орудий, с гулким плеском обрушились в воду. Глеб отвернулся.
Когда он решился снова взглянуть — дредноут еще держался на воде вверх килем. Из выбитых давлением воздуха кингстонов и клинкетов били высокие фонтаны воды.
Как по команде, на «Керчи» обнажились головы. Люди тяжело дышали, угрюмо смотря на уходящий остов корабля. Глубокая воронка водоворота закружилась над ним. Из нее, гулко лопаясь, вырывались пузыри воздуха.
Глеб увидел, как рослый, широкогрудый кочегар, стоявший у торпедного аппарата, дико рванул на себе тельняшку, лопнувшую пополам, и упал на палубу лицом вниз; спина его тряслась, он рыдал, всхлипывая и выкрикивая непонятные слова.
Растерянные матросы сбились вокруг него.
— По местам! Приготовиться к походу!
Резкий оклик команды отрезвил людей. Все рассыпались. Палуба опустела, только кочегар продолжал биться в припадке.
«Керчь» круто повернула корму к могиле дредноута. Под форштевнем забурлила вода, встала двумя прозрачными стенами, рассыпаясь сверкающими каплями.
В восемнадцать часов шесть минут последний миноносец флота Российской Социалистической Федеративной Советской Республики самым полным ходом ушел к югу, держа курс на Туапсе.
В предгрозовую дымку уходило новороссийское побережье, дома, гавань, высокие трубы цементного завода.
Глеб стоял на мостике, смотрел на уходящий берег. Он прощался с этим городом и берегом, прощался с куском своей жизни, терпким и горьким, как полынный сок. Он не знал, что будет впереди, но не страшился неизвестности. С прошлым было покончено. Как потопленные корабли, оно ушло в темную глубь времени и покрывалось уже толщей забвения.
Ночь простиралась над морем и миром. Влажным синим пологом она обволакивала горизонты, бросая в темные просторы ритмически вздыхающей воды колючие иглы звездного мерцания. Море лежало пустынным, огромным, наполненным тайнами. Древний ужас мореплавателей terror antiquus исходил из его недвижных, оледенело застывших глубин, кружащими голову и воспламеняющими кровь испарениями соли и йода. Свиваясь в тонкие спирали ночного тумана, запахи моря дышали полынной горечью.
Сквозь туманы, горечь соли и йода, сквозь древний ужас мореплавателей шел в эту ночь миноносец, быстрый, молчаливый, одинокий в синей пустыне,
