От очага отошли две пастушьи овчарки и приблизились к посетителям, подозрительно обнюхивая воздух, но по приказу хозяина немедленно удалились.
Из двери, ведущей в заднюю комнату, вышла худенькая женщина с глазами чуть потемнее, чем у мужа. Седые волосы были аккуратно убраны под головной убор странной формы. На увядшем лице угадывались следы былой красоты. Она внимательно всмотрелась в незнакомцев, стараясь получше запомнить их черты. Потом подступила к Пиппе и взяла ее за руки.
– Ты – женщина, которая носит ребенка.
– Я не думала, что это так заметно, – поразилась Пиппа. У женщины был столь странный выговор, что Пиппа с трудом понимала ее французский.
– Я Берта. А срок у тебя больше, чем три месяца.
– По крайней мере по моим подсчетам.
– Ясно, – кивнула женщина. – Постараемся, чтобы ты принесла здорового младенца. Ты слишком тощая. Хорошо, что приехала к нам раньше, чем мы думали.
Недоумевающая Пиппа, не зная, как реагировать на подобное заявление, искоса взглянула на Лайонела, но тот оживленно беседовал с Жилем на странном языке, имевшем весьма отдаленное сходство с французским. Женщина присоединилась к ним, а Робин, Луиза и Пиппа неловко переминались посреди скудно обставленной, но безупречно чистой комнаты.
Наконец Лайонел подошел к ним.
– Все мы останемся сегодня здесь. Сейчас я, Робин и Жиль пойдем переговорим кое с кем. Не волнуйтесь, скоро вернемся.
– На каком языке они объясняются? – полюбопытствовала Пиппа.
– На бретонском. Все равно что у нас корнуэльский диалект. Жиль и Берта говорят также по-французски, хотя их акцент тебе непривычен. Но ты скоро научишься все понимать.
– Надеюсь.
Пиппа уселась на широкую скамью под окном, рядом с котом, милостиво позволившим почесать ему шейку. Так вот какое оно, безопасное убежище, где ей предстоит провести не меньше шести месяцев! При мысли об этом она не чувствовала ни удовольствия, ни досады.
– Я не говорю по-французски, – пожаловалась Луиза. – Ни слова.
– Я стану тебе переводить, – пообещала Пиппа, поднимаясь. Берта принялась вынимать ложки и миски из шкафчика и ставить на длинный, грубо сколоченный стол, выглядевший так, словно был вырублен из ствола старого дуба.
– Давайте я помогу, – предложила Пиппа. Берта, казалось, поколебалась, прежде чем ответить чем-то вроде суровой полуулыбки. Пиппа подумала, что хозяйка – человек вообще мало склонный к веселью.
– Я помешаю суп, – обронила Берта. – Вы найдете хлеб в духовке.
Она отошла. Пиппа тем временем разложила приборы и полезла в выложенную кирпичом духовку.
Мужчины и вправду вернулись на удивление скоро, и Пиппе показалось, что Робин едва сдерживает волнение, словно знает какой-то секрет. Но на все ее расспросы он отвечал молчанием.
– Чем вы занимались? – допытывалась она у Лайонела. – С вашей стороны просто неучтиво бросать нас одних.
– Неужели? – усмехнулся он и, наклонившись, прошептал ей на ухо: – Мы договаривались о венчании, но Робин хочет держать это в секрете от Луизы до самого утра.
– Правда? – восторженно ахнула Пиппа, забывая о своей обиде. – Мудрое решение! Нечего тратить время зря!
Ее глаза радостно сверкали, поскольку она уже успела узнать, что Луиза безуспешно уговаривала Робина отпраздновать их брачную ночь на корабле.
– Совершенно с тобой согласен, – суховато заметил он.
Они ужинали картофельным супом и какими-то странными колючими ракообразными, похожими на маленьких омаров. Кувшин с сидром ходил по кругу, и Пиппа, чувствуя приятную тяжесть в животе, уже начала клевать носом.
Берта перегнулась через стол и заговорила с Лайонелом на своем непонятном языке. Тот ответил несколькими короткими предложениями. Старушка поднялась, подошла к большому деревянному сундуку, вытащила охапку разноцветных покрывал и подала Лайонелу.
– Пойдем, Пиппа. Пора спать.
Он взял се под мышки и поднял со скамьи.
– Вверх, вон по той лестнице, – продолжал он, показывая на узкую лестницу в углу, ведущую на чердак.
Пиппа хотела было спросить, где переночует Луиза, но решила, что Лайонел позаботится об этом, как и обо всем остальном. Она с трудом взобралась наверх и оказалась в маленькой каморке под самой крышей. На полу лежал соломенный тюфяк, и Лайонел бросил на него покрывала. Потом помог Пиппе раздеться. Она ожидала урагана алчной страсти, сопровождавшей каждое их движение последние три дня, но ничего не произошло, и по касаниям его рук она чувствовала, что он тоже не испытывает сегодня желания. Наверное, было бы огромным утешением предаться любви в их последнюю ночь, и до нынешнего момента она не представляла, каково это: находиться так близко от него и не жаждать ласк.
Они легли, прислушиваясь к тихому бормотанью голосов внизу. Потом наступило молчание, и тонкий лучик света, проникавший сквозь неровные доски пола, исчез.
– Значит, завтра ты уплываешь? – спросила в темноту Пиппа, напряженная и забывшая о сне.
– Так нужно. Но я вернусь.
– Когда?
– Не знаю. Попробую приехать до того, как родится младенец.
Сможет ли она это вынести? Вытерпеть многолетнее ожидание? Ожидание, которое продлится до конца жизни. Ожидание Лайонела…
Он появится, источая запахи другого, большого мира, занятый другими, важными делами и задачами, не имеющими никакого к пей отношения, пока она все это время будет вести жалкое, убогое существование матери ребенка-безотцовщины.
– Может, лучше будет, если ты вообще не вернешься, – глухо произнесла она: каждое слово – будто камешек, падающий во мрак. И немудрено: стоило ей увидеть побережье Франции, как душа онемела, окутавшись мрачной пустотой. Тогда она еще не умела облечь мысль во фразы, но теперь сознавала, что поступает правильно. Ибо не могла возложить на него еще и эту тяжесть.
Последовало долгое молчание. Лайонел порывисто сел.
– О чем ты? Что это на тебя нашло, Пиппа?
– Видишь ли, со временем ты и сам не захочешь возвращаться. Устанешь приезжать к женщине, которая в твое отсутствие осталась прежней. Не изменилась. Да и, собственно говоря, не жила по-настоящему. – Она смотрела во тьму сухими глазами. Слез почему-то не было. – Я не собираюсь тебя осуждать, но настанет такой день, когда мое ожидание окажется напрасным.
И Лайонел подумал, что она не так уж далека от истины. Только если он не придет к ней, то не по собственной воле.
– Рано или поздно ты сможешь покинуть это место и снова обрести свое «я», – резковато заметил он, пытаясь разглядеть выражение ее лица.
– И ты способен обещать мне это, Лайонел? – безрадостно рассмеялась она.
И он ответил ей, как уже однажды Луизе:
