И вот там, где раньше была одна тьма, возник свет. Гарионувидел, как рваную тучу пронзил луч сверкающего голубого света. И когда этотлуч достиг земли, все руины, казалось, начали купаться в его ярком сиянии. И кэтому лучу, который подобно огромной, раскаленной добела колонне простерся кземле с ночного неба, присоединились другие лучи – красного, желтого, зеленогои других оттенков, которые Гарион не смог бы даже назвать. Подобно радуге пригрозовой туче, огромные столпы света выстроились в ряд у распростертого телаТорака. И Гарион, еще неясно, ощутил, что в центре каждого стоит сверкающаяфигура. Это вернулись боги, чтобы скорбеть по ушедшему брату. Гарион узналОлдура, а потом и остальных. Мара еще плакал, а Исса с погасшими глазами,казалось, извивался подобно змее в сияющем столпе бледно-зеленого света. ЛицоНедры было хитрым, а Чолдана – гордым. Белокурый Белар, бог олорнов, выгляделкак дерзкий плут, хотя лицо его, так же как и лица его братьев, было скорбнымиз-за смерти Торака.
Боги вернулись на землю, озаренные светом и сопровождаемыечудесной музыкой.
Мертвенный воздух Ктол Мишрака внезапно ожил, потому чтокаждый столп света издавал свою ноту, и эти ноты слились в такой мелодичнойгармонии, что она, казалось, отвечала на все когда-либо заданные вопросы.
И наконец, как бы присоединяясь в другим, с неба медленноопустился ослепительно белый столп света, в центре которого стоял облаченный вбелые одежды Ал, странный бог, которого Гарион видел однажды в Пролге.
Фигура Олдура, все еще охваченная сияющим голубым ореолом,подошла к древнему богу алгосов.
– Отец, – с грустью сказал Олдур, – наш брат,твой сын Торак, убит.
Ослепительно белая фигура Ала, отца других богов, подошла поусыпанной обломками земле к безмолвному телу Торака.
– Я сделал все, чтобы убедить тебя уйти с этого пути,сын мой, – мягко сказал он, и единственная слеза стекла по его щеке. Затемон повернулся к Олдуру. – Подыми тело брата своего, сын мой, и помести егов какое-нибудь более подходящее место. Мне больно смотреть, что он лежит такнизко, на земле.
Олдур и присоединившиеся к нему братья подняли тело Торака иположили его на огромную каменную плиту, лежащую среди древних руин, а затем,встав вокруг этого ложа, стали оплакивать кончину бога-Дракона энгараков.
Как всегда, бесстрашно, и, казалось, даже, не понимая, чтосветящиеся существа, которые сошли с небес, не люди, Миссия совершенно спокойноподошел к сверкающей фигуре Ала. Он протянул свою маленькую руку и настойчивоначал теребить одеяние бога.
– Отец, – сказал он. Ал посмотрел вниз.
– Отец, – повторил Миссия, вероятно, запомнивслово, сказанное Олдуром, который тем самым раскрыл тайну, кем вдействительности был бог алгосов. – Отец, – снова сказал малыш. Затемповернулся и показал на неподвижное тело Дерника. – Миссия! – Какимто странным образом это звучало скорее как приказ, чем просьба.
Лицо Ала стало строгим.
– Это невозможно, дитя, – ответил он.
– Отец, – настаивал малыш. – Миссия. Алвопросительно посмотрел на Гариона, и в этом взгляде читалась неуверенность.
– Просьба ребенка важна, – мрачно сказал он,обращаясь не к Гариону, а к тому сознанию, которое находилось в нем, – иона возлагает на меня обязательства… Но ее выполнение требует пересечения тойграницы, которую мы не можем переходить.
– Границу нельзя переходить, – ответилбесстрастный голос, говоривший устами Гариона. – Твои сыновья вспыльчивы,Святой Ал, и, однажды нарушив ее, могут поддаться искушению сделать это ещераз, а это, возможно, изменит то, что не должно меняться. Давайте не будемсоздавать условий, при которых Судьба может еще раз пойти двумя расходящимисяпутями.
Ал вздохнул.
– Но тем не менее, – сказал голос, – не дашьли ты и твои сыновья свои силы орудию моей воли, чтобы он мог пересечь этуграницу?
Ал был изумлен.
– Так и граница останется неприкосновенной, и твоеобязательство выполнено. Иначе это никак не может свершиться.
– Пусть будет, как ты желаешь, – согласился Ал,затем повернулся и обменялся многозначительным взглядом со своим старшим сыномОлдуром.
Олдур, все еще в ореоле голубого света, оторвался отскорбных раздумий о погибшем брате и повернулся к тете Пол, все ещесклонявшейся над телом Дерника.
– Успокойся, дочь моя, – сказал он ей. – Егожертва была и ради тебя, и ради всего человечества.
– Это слабое утешение, Повелитель, – ответила онас глазами, полными слез.
– Это был лучший из людей.
– Все люди умирают, дочь моя, как лучшие, так и худшие.В своей жизни ты видела это много раз.
– Да, Повелитель, но это совсем другое дело.
– Что ты имеешь в виду, любезная моя Полгара? –Олдур, казалось, чего-то от нее добивается. Тетя Пол закусила губу.
– Потому что я любила его, Повелитель, – ответилаона наконец.
На губах Олдура мелькнула едва заметная улыбка.
– Разве это так трудно сказать фазу, дочь моя? Полгаране могла ответить и снова склонилась над безжизненным телом Дерника.
– Хотела бы ты, чтобы мы воскресили этого человека,дочь моя? – спросил тогда Олдур. Она подняла голову.
– Это же невозможно, Повелитель, – сказалаона. – Пожалуйста, не шутите так над моим горем.
– Давай, однако, будем считать, что этовозможно, – ответил Ал. – Хотела бы ты, чтобы мы воскресили его?
– Всем сердцем, Повелитель.
– А зачем? Ради какой цели стоит просить о еговоскрешении?
Она опять прикусила губу.
– Он станет моим мужем, Повелитель, – выпалила онанаконец, и в голосе ее слышался вызов.
– И это тоже было так трудно сказать? Однако уверена литы, что эта твоя любовь не вызвана горем и что, как только этот добрый человекбудет воскрешен, ты не отвернешься от него? Ведь он, ты должна признать это,весьма зауряден.
– Дерник никогда не был заурядным, – сказала она снеожиданной пылкостью.
– Он самый лучший и самый храбрый человек в мире.
– Я не хочу проявлять к нему неуважение, Полгара, новедь у него нет никаких особых способностей. В нем нет силы Воли и силы Слова.
– Разве это так важно, Повелитель?
