Ее доход удвоился, затем утроился, а потом снова удвоился. Состояние пациентов улучшалось.
Свободное предпринимательство. Это ее полностью устраивало.
* * *
Вскоре после ее двадцать седьмого дня рождения, во время одного из традиционных поздних завтраков в Хэнкок-Парк с приемными родителями, которые Грейс никогда не пропускала, Малкольм, тщательно прожевав и проглотив кусок рогалика с блестящим ломтиком гравлакса, спросил ее, не хочет ли она преподавать на полставки в Университете Южной Калифорнии.
Предложение застало Блейдс врасплох. Она думала, что университет с радостью избавился от нее и от этических проблем, которые она с собой принесла. Кроме того, ее отношения с людьми, которых она стала считать своими родителями, изменились довольно любопытным образом.
С Софи они больше стали общаться чисто по-женски, но с Малкольмом установилась некоторая дистанция. Возможно, отчасти это объяснялось тем, что у молодой женщины и пожилого мужчины довольно мало общего. Однако Грейс подозревала, что настоящей причиной стало разочарование Блюстоуна – ведь она пожертвовала наукой ради частной практики.
Но в таком случае он скрывал недовольство за комплиментами, которые можно было бы посчитать двусмысленными.
Ты была блестящим исследователем. Но, конечно, основа нашей науки – помощь другим.
«В этом вам некого винить, кроме себя, – думала Блейдс. – Это могло бы начаться как проект Генри Хиггинса. Но ваша доброта и гуманность взяли верх и сделали меня такой, какая я есть».
Когда Малкольм выглядел задумчивым, Грейс обязательно целовала его в щеку, вдыхая запах лавровишневой воды, которой он пользовался после бритья. Ей потребовалось много времени, чтобы приучить себя к подобию физических проявлений любви по отношению к нему и к Софи, но она очень старалась и теперь не испытывала неловкости. Говорила себе, что любит их, но не тратила слишком много времени на размышления о том, что это значит. В конце концов, слова не имеют особого значения. Главное – как она относится к Блюстоуну и его жене, а тут Грейс была на высоте, всегда оставаясь оптимистичной, вежливой и покладистой.
Прошло шестнадцать лет с тех пор, как Малкольм забрал ее из тюрьмы для несовершеннолетних, и за все это время между ними не было сказано ни одного слова на повышенных тонах – много ли семей могут похвастать таким?
* * *
Когда в то воскресное утро Блюстоун предложил ей преподавать, Грейс улыбнулась, сжала его руку, уже покрывшуюся пигментными пятнами, и ровным голосом сказала:
– Я польщена. Аспирантам?
– Нет, только выпускникам. Скорее всего, клиническую психологию. А возможно, и психоневрологическое тестирование, если ты осталась в теме.
– Осталась, – сказала Грейс. – Неожиданно.
– Разумеется, я считаю, что твоя квалификация выше, и если б решал я, то предложение преподавать пришло бы в тот момент, как ты получила лицензию. Но ты сама знаешь, что… Как бы то ни было, идея принадлежала другим, а меня просто выбрали в качестве посыльного.
Малкольм съел еще один кусочек рогалика с лососем.
– Предложение поступило и другим выпускникам. Это новая попытка использовать способности и опыт наших самых одаренных студентов. – Он покраснел. – Кроме того, есть и финансовый аспект.
– Они думают, я им дешево обойдусь? – усмехнулась Блейдс.
– Дешевле, чем штатный преподаватель, работающий на полную ставку, – сказала Софи.
– Да-да, но в твоем случае это не главное, – продолжил ее муж. – Ты была фаворитом. Ты заработала себе репутацию.
– Чем?
– Эффективностью.
– Хм, – произнесла Грейс. – И о какой сумме идет речь?
Массивные плечи Малкольма опустились. С облегчением.
– Я надеялся услышать от тебя эти слова.
* * *
К двадцати восьми годам частная практика приносила доктору Блейдс солидный доход, выражавшийся шестизначным числом, и один день в неделю она с удовольствием преподавала психологию.
Подержанный «БМВ» не ломался, апартаменты на Формоза-авеню ее устраивали, а вложения в акционерный фонд постоянно росли.
Свидания в барах продолжались – сначала в окрестностях Лос-Анджелеса, а потом за границей, когда Грейс начала дважды в год баловать себя шикарными отпусками в других странах. Она летала в Европу и в Азию и возвращалась домой с дорогой одеждой и эротическими воспоминаниями, которые скрашивали часы одиночества.
Жизнь шла своим чередом, и психотерапевт думала, что так будет продолжаться какое-то время.
Как же она была глупа!
Однажды ночью, незадолго до ее двадцать девятого дня рождения, доктора разбудил громкий стук в дверь.
С трудом заставив себя проснуться, Блейдс натянула спортивный костюм, взяла на кухне разделочный нож и подкралась к входной двери.
– Грейс! – прошипел голос с той стороны. Кто-то говорил театральным шепотом. Пытается не разбудить соседей?
Кто-то, кому известно ее имя…
Держа нож наготове, женщина отперла и приоткрыла дверь, но цепочку не сняла.
В коридоре стоял Рэнсом Гарденер. Он выглядел старым и неряшливым – седые волосы растрепаны, глаза красные, губы дрожат.
Блейдс впустила его.
Он порывисто обнял ее и разрыдался.
– Кто из них? – спросила Грейс, когда он наконец отстранился.
– Господи… – всхлипнул Гарденер. – Оба, Грейс, оба! Машина Софи…
Ее лицо вытянулось. Она попятилась в гостиную, глядя на Рэнсома, тело которого сотрясали рыдания.
Ее словно заморозили. Поместили в твердую оболочку, похожую на хитон насекомого.
Грейс представила, как маленький черный кабриолет мчится по дороге.
И разваливается на части.
Она попыталась что-то сказать. Но ее тело словно лишилось гортани, языка и губ. Трахея тоже как будто отсутствовала – Блейдс не чувствовала, что дышит, но каким-то образом… существовала.
Может, воздух поступал через поры на коже?
Гарденер продолжал раскачиваться и всхлипывать. Голова у Грейс закружилась, и она ухватилась за стену, чтобы не упасть. Потом с трудом доплелась до кухни, нащупала стул. Села.
Адвокат последовал за ней. Зачем? Ей хотелось, чтобы он исчез.
– Пьяный водитель, черт бы его побрал… Он тоже погиб. Пусть горит в аду, – бормотал Рэнсом.
Грейс вдруг захотелось спросить, где это случилось, когда и как, но мозг отказывался повиноваться ей. Но даже этот… электрический хаос в ее голове… казался каким-то неправильным. Нечетким, вязким… неполноценным.
Теперь она стала одним из своих пациентов.
* * *
