— Что вы там делали? — спросил он.
— Мы тренировались, — не растерялись мы.
— Юэнь Квай, что у тебя с лицом?
— Да пустяк, сам стукнулся.
Он внимательно посмотрел на нас троих, развернулся и ушел. Как только он пропал из виду, мы сразу же вцепились друг в друга.
А став еще немного взрослей, мы не только участвовали в театральных выступлениях, но еще и начали подрабатывать на съемочных площадках. В то время мы сдружились с одним мужичком, который приводил нас к автобусу, сажал, а затем давал знак водителю, что он может трогаться с места. Он также помогал нам купить билеты (всего нас было человек тридцать-сорок, и в сумме мы тратили на всех по три-четыре гонконгских доллара). Потом мы узнали, что водитель был его сыном — его звали Цуйлу, а его табельный номер был 1033. Каждый раз, заходя в машину, тот мужичок говорил «член семьи, Цуйлу, 1033», и поэтому ему самому не нужно было платить за проезд.
Мы запомнили эту фразу. Если у него не получалось поехать с нами вместе, мы тратили свои деньги на еду, а заходя в автобус, с серьезным видом говорили: «Член семьи, Цуйлу, 1033». А однажды нас было так много, что контролер сразу же почуял неладное и сказал: «Что-то мне не верится, что Цуйлу-мать смогла родить десять с лишним детей!» В итоге он начал требовать, чтобы мы оплатили проезд, и пока мы разбирались, у него упала сумочка с билетами. Помнится, тогда автобус проезжал по улице Принца Эдварда, и контролер в ужасе кричал водителю, чтобы тот не останавливался, а прямиком следовал в полицейский участок. Тогда мы открыли двери вручную и на ходу спрыгнули из автобуса. Пожалуй, это была наша первая тренировка выполнения опасных трюков.
Однажды Саммо Хунг сломал ногу во время тренировки и потерял сознание от боли. Его немедленно отвезли в больницу. Нога заживала очень медленно, и каждый день дедушка Саммо Хунга приносил ему лапшу с кусочками мяса в густой подливе, и в итоге он раздулся, как шарик. Нога зажила, а вот фигуру было не вернуть, и учителю ничего не оставалось, как приостановить его выступления. Это стало большим ударом для Саммо Хунга, и вскоре он покинул академию. Перед тем как уйти, он сказал: «Время театра подходит к концу, будущее — за киноиндустрией. Если я чего-то добьюсь, вы можете всегда обращаться ко мне за помощью!»
Когда мы подрабатывали на съемочных площадках, то ежедневно получали по шестьдесят пять гонконгских долларов, причем шестьдесят из них забирал себе учитель. После того как ушел Саммо Хунг, Юэнь Так стал самым старшим среди нас. Однажды сказал нам: «Невозможно получать так мало денег, пять долларов — это слишком мало». Мы согласились и, отважившись, решили все вместе пойти к учителю, при этом Юэнь Так должен был подвести нас и начать говорить первым. Для нас, проживших под строгим надзором учителя десять лет, это было настоящим психологическим испытанием, но, вопреки нашим ожиданиям, он вовсе не разозлился, а лишь медленно повернулся к нам спиной и сказал: «Вы уже взрослые, крылья окрепли, скоро улетите». Когда мы услышали эту фразу, у всех нас на глаза навернулись слезы, но после этого он стал отдавать нам по тридцать пять долларов, и это было великой победой!
Дни летели, и мы стали все больше понимать то, что тогда сказал Саммо Хунг. Действительно, театральных выступлений становилось все меньше и меньше, их заменял кинематограф. Из академии постепенно уходили ученики — все устремились в этот новый мир. Однажды момент прощания с учителем настал и для меня.
Перед воротами академии. Первый справа — я.
В тот особенный день приехал мой отец. Он болтал с учителем, а я собирал вещи. Кое-как запихнув все свое добро в чемодан, я также специально напялил на себя три пары джинсов. По старому обычаю, в день окончания обучения мастерству было принято бить выпускника розгами — десять раз.
Я принес скамью и розги и встал на колени.
— Учитель, я собираюсь уйти.
— Эх, оставь это… — Учитель подошел ко мне и погладил меня по голове.
Я наконец-то расслабился.
— Премного благодарен, учитель.
Папа еще немного полюбезничал с учителем:
— Ну что ж, мы пошли, обязательно навестим вас, как будет время.
Я схватил свой чемодан и объявил, что ухожу. Затем я глубоко поклонился, развернулся и пошел.
Выйдя за ворота, я оглянулся. Если честно, мне было немного страшно. Папа подозвал такси, и, сев в машину, я еще раз оглянулся, и мне по-прежнему было как-то не по себе. И только когда такси повернуло и академии уже не было видно, я громко воскликнул: «А-а-а! Я наконец-то уехал!»
В 1988 году уже обосновавшийся в Америке учитель вернулся в Гонконг, чтобы отметить свой юбилей, и на это торжество приехали буквально все. Только тогда мы осознали, что учитель воспитал массу способных людей, которые немало сделали для развития экшн-фильмов не только в Гонконге, но и во всей Азии. Среди его учеников также нужно назвать Юэнь Ву Пина, который покинул академию до моего поступления туда, да и в целом списки актеров и сотрудников на больших съемочных площадках почти все испещрены объединяющим нас иероглифом «Юэнь». С одной лишь этой стороны заслуги учителя огромны. В 1997 году в Америке учитель скончался, и я приостановил съемки, чтобы присутствовать на его похоронах.
Как я уже говорил: «Чарльз Чан — отец Чан Кон Сана, а Ю Джим Юэнь — отец Джеки Чана».
Учитель воспитал для киноиндустрии Гонконга, да и всего мира, половину постановщиков боевых сцен.
Рядовой каскадер
В течение десяти лет я почти никогда не выходил за пределы академии.
Покинув академию окончательно, я внезапно очутился на свободе. Папа изначально хотел меня увезти в Австралию, чтобы я жил вместе с ними, но я пожелал остаться в Гонконге и попытать счастья в киноиндустрии. Как-никак десять лет я занимался кунг-фу и мог продемонстрировать эти навыки на съемочных площадках. Увидев, что я настроен серьезно, отец купил мне небольшую квартиру в районе Сан По Конг, потратив на это сорок тысяч гонконгских долларов. В том числе туда были вложены восемь тысяч австралийских долларов, накопленных за десять лет мамиными чаевыми и деньгами, заработанными папой на должности повара. В тот момент я вдруг понял, почему мои родители приняли решение уехать: в любом случае у них не было возможности получать много денег, и они могли лишь постепенно откладывать то, что заработали физическим трудом, а затем потратить эту сумму на то, чтобы предоставить мне крышу над головой.
Много лет спустя, когда папа вернулся в Гонконг, он продолжил жить в той маленькой квартирке. Я много раз просил его переехать в более просторное жилье, которое я ему купил, но он все время отказывался. В итоге мне пришлось пойти на хитрость: я обманул его, сказав, что я продал ту квартирку. И только после этого он съехал оттуда. До самой своей смерти он думал, что я действительно продал ту студию, но на самом деле она и по сей день все еще числится за мной. Для меня она дорога как память о моих родителях…
