Она поднялась на яхту вместе с Франческо. Там было весело и многолюдно — компания беззаботных богатых бездельников решила провести каникулы в открытом море. Машу обступила молодежь, и ей стало неловко от их пристального внимания. Но все были навеселе и весьма доброжелательны. Они звали Машу совершить прогулку вместе с ними. И только какой-то парень сказал: «Это абсурд. Не соглашайтесь ни в какую».
Этим парнем, вспомнила сейчас Маша, был Бернард Конуэй, сын мультимиллионера из Техаса Джека Конуэя.
«Франческо, — вдруг подумала она, — как жаль, что тебя сейчас нет со мной, любимый…»
В венах большой и дружной семьи Грамито-Риччи перемешалось несколько кровей, но доминировала сицилийская. Родители Джельсомино и Аделины бежали в начале века из своей родной голодной Катаньи в чужую Америку, сумев сохранить традиции и жизненный уклад. Они были типичными южными итальянцами, но их дети по-английски говорили без малейшего акцента. И все же родным языком оставался итальянский. Маша заговорила на нем вполне свободно уже через месяц после своего водворения в доме Грамито-Риччи, чем несказанно обрадовала многочисленных родственников. Ее полюбили. И она наконец обрела настоящую семью.
— Мария, тебя к телефону! — крикнул Сичилиано. — Эй, дайте же девочке дорогу и сделайте потише музыку — это Франческо, ее супруг.
— Машенька, родная, единственная, я тебя люблю, — услышала она голос Франческо. Он часто говорил с ней по-русски, когда они оставались наедине. Но сейчас, услышав русскую речь, она чуть было не разрыдалась. Сердце больно сжалось, потом забилось громко и часто.
— Франческо, я… — Она задохнулась. — Кажется, это был успех. Я думала о тебе. Ты где?
— Картахена. Это на севере Колумбии. Еще десять дней — и я буду целовать тебя… куда захочу. Мадонна, пошли попутный ветер и хорошее настроение мистеру Милларду, хозяину судна. Чао, любимая, береги себя и малышку Лиз.
— Франческо, послушай, я по тебе очень…
В трубке уже ныли гудки.
Маша вздохнула и положила ее на место.
— Твой муж любит тебя, — сказал появившийся невесть откуда Сичилиано. Он стоял, вытирая о фартук свои красные руки, и восторженно смотрел снизу вверх на Машу. — Хороший парень, очень хороший, этот твой капитан, да только советую тебе не спускать с него глаз. Сицилийская кровь бурлит, как лава взбесившейся Этны. А жена мистера Милларда еще та штучка.
И Сичилиано противно ухмыльнулся.
— А я советую тебе не совать носа в чужие дела, — беззлобно сказала Маша. — Он у тебя слишком длинный даже для сицилийца.
— И не только нос. — Сичилиано хихикнул. — Маленькое дерево всегда растет в сучок. Это твой Франческо вымахал под два метра. И немудрено — мать Аделины была флорентийкой, а прабабка Джельсомино вышла замуж за марсельца, но потом сбежала от него с…
— Сичилиано, тебе не надоело сплетничать? — Маша улыбнулась и похлопала толстячка по плечу. — Ужин был королевский. Уверена, даже твой любимый Марио Ланца остался бы в полном восторге. Спасибо. Скажи им, пожалуйста, чтобы веселились и танцевали от души. А я поеду домой. Мне нужно отдохнуть и выспаться. Это так утомительно быть… счастливой.
Через три дня Бернард Конуэй зашел к ней в гримерную. Только что закончилась оркестровая репетиция «Девушки с Запада» Пуччини. Маша была расстроена — сегодня совсем не звучал голос и сама она была какая-то вялая и почти равнодушная к происходящему. Она сидела перед зеркалом, кутаясь в связанный Лючией широкий пуховый шарф. Минни не ее роль, и вообще ей, вероятно, рано петь целые партии в операх Пуччини. Но отказаться она никак не может — хитрый импресарио «увязал» в одном контракте две оперы. И она подписала его, потому что давно мечтала спеть Виолетту.
Бернард сел в кресло рядом и, повернувшись к ней вполоборота, сказал:
— Есть деловое предложение. Я знаю неподалеку укромный ресторанчик. Я голоден, как крокодил, а там кормят роскошными бифштексами с кровью. Вперед?
Он протянул ей руку, и она, целиком подчиняясь его воле, встала. Уже садясь в «форд» Бернарда, подумала: «А ведь я обещала покатать Лиз на карусели…»
С моря дул промозглый ветер. Он подхватил ее широкую шелковую юбку, когда она вышла из машины, на секунду обнажив до верха ноги. Начинался дождь.
В ресторане было полутемно и пустынно. Бернард повел ее к дальней кабине и, когда официант, приняв заказ и откупорив бутылку шампанского, удалился, сказал:
— Давайте выпьем за то, чтобы вы, Маджи, стали лауреатом конкурса в Барселоне.
Он поднял высоко бокал шампанского, едва заметно подмигнул Маше и выпил до дна.
Маша вздохнула.
— Я сама этого хочу. Но сроки контракта…
— Никаких «но». Мой отец организовал фонд поддержки молодых дарований. Вы станете его первым стипендиатом. Если не ошибаюсь, срок вашего контракта истекает ровно через месяц.
— Вы правы. Но мне предложили выступить в гала-концерте в Далласе и Мемфисе. Я, наверное, дам согласие, хотя очень не люблю сборные концерты. Понимаете, я слишком долго сидела на шее у мужа и его родственников. Я никогда в жизни не работала, зато все время училась. Сперва колледж, потом консерватория…
— Да? — Бернард глядел на Машу со все возрастающим интересом. — И, позвольте узнать, что за колледж вы закончили?
— О, это было так давно и так далеко отсюда, — Маша грустно усмехнулась. О том, что она русская, знали только самые близкие родственники. Она вдруг подалась вперед и спросила, глядя в упор на Бернарда: — Вам никогда не приходилось бывать в Москве?
— Это, кажется, в штате… — Бернард наморщил лоб. — Ну да, в Оклахоме, а может, и в Канзасе. Нет, не приходилось, — с самым серьезным видом ответил он.
— Очень жаль. Но это вовсе не там, где вы думаете, Берни. Это за океаном.
— Шутите, — сказал он и прищурил глаза. — Это не может быть правдой, потому что было бы уж слишком романтично. И что, все русские женщины так красивы и талантливы?
Маша вдруг рассказала ему о себе то, что никогда не рассказывала даже Франческо. Это получилось само собой. Бернард молча слушал, время от времени едва заметно кивая головой. Наконец он сказал:
— Жаль, что вы поспешили выйти замуж за вашего Франческо. Знаю, он прекрасный парень, но возле вас должен быть человек совсем иного склада и, простите, интеллекта.
— Я ни о чем не жалею. — Маша слегка обиделась за мужа. — К тому же верю в судьбу. Как, наверное, все русские.
— Я тоже последнее время стал в нее верить. С тех пор, как встретил вас.
Вошел официант с их обедом, и Маша сидела с опущенными глазами, пока он не покинул кабину. Наконец она сказала, глядя в упор на Бернарда:
— Послушайте, Берни, если я даже влюблюсь в вас, вы об этом никогда не узнаете. Потому что любовь к мужчине мешает женщине сделать то, что она задумала. К тому же я замужем. — И вдруг добавила с мольбой в голосе: — Прошу вас, не заставляйте меня страдать. Я устала. Я очень устала.
