Книга Оберег волхвов - Александра Девиль

Анна шла по улице рядом с Дмитрием, стараясь не смотреть в его сторону, но чувствуя на себе его горящий пристальный взгляд.

— Мне кажется, у тебя в Корсуни нет никакого пристанища и ты идешь наугад, — вдруг сказал Дмитрий. — Уверен, что во всем городе ты не имеешь ни одного знакомого человека.

— Нет-нет! — возразила Анна. — Здесь есть человек, к которому я могу обратиться.

— Кто же он? Как его имя?

— Михаил Гебр.

— О!.. — Дмитрий не скрывал своего удивления. — Вот и не верь после этого в судьбу! Оказывается, мы с тобой ищем одного и того же человека. Мне тоже надо увидеть купца Михаила. В Константинополе через его поверенного был куплен для меня дом здесь, в Корсуни. Хорошо, что и ты направляешься к Михаилу. Покажешь мне, где он живет.

Анна растерялась от такого поворота событий, но не нашла что возразить. Ей было страшно при мысли, что на улицах Херсонеса можно наткнуться на Биндюка и его холопов, но предупредить о них Дмитрия можно было, лишь полностью открывшись ему, а на это у нее не хватало решимости. Оставалось надеяться, что городские власти уже поймали разбойников или что Биндюк после убийства Никиты сам покинул город.

Анна подняла глаза от земли и увидела, что Дмитрий уже привел ее на главную улицу города. Он решил поговорить с девушкой в таверне «Серебряный ковчег». Эго было самое уважаемое из питейных заведений Херсонеса, в которое, однако, он не стал бы ее вести, будь она в женском платье. Сейчас же купцу больше негде было без помех объясниться с Анной. В этот ранний час таверна еще не заполнилась людьми, и Дмитрий со своей спутницей занял самое укромное место за загородкой из вьющихся комнатных растений. Заказав трактирщику еду и вино, он с улыбкой посмотрел на девушку, которая, опустив глаза, сидела очень прямо и сжимала руки на коленях.

— А знаешь, сударь мой, — вдруг обратился он к ней, — по-моему, тебе очень мешает твоя шапка. Почему ты ее нигде не снимаешь?

Пока Анна растерянно придумывала подходящий ответ, Дмитрий, не давая ей опомниться, резким движением сдернул шапку у нее с головы. Она слабо вскрикнула и схватилась руками за волосы, словно могла помешать золотистому потоку заструиться по плечам. В этот миг она почувствовала себя такой беспомощной и неловкой, что едва не заплакала.

Дмитрий провел ладонью по ее шелковистым прядям, и в голосе его прозвучала нежность:

— Какие у тебя красивые волосы!..

Она опустила голову, но он тут же взял ее за подбородок и, приподняв прекрасное, но печальное лицо девушки, спросил:

— А почему на глазах слезы?

Этот вопрос явился последней каплей для Анны. Близость и невозможность любви, давно взлелеянной в мечтах, слишком трудно было вынести, не потеряв власти над собой. Она уронила голову на руки и заплакала уже открыто, не сдерживаясь. Дмитрий вскочил, обнял ее за плечи, стал спрашивать с волнением затаенной страсти:

— Что случилось? Отчего столько слез? Какое горе занесло тебя так далеко от дома, боярышня?

Услышав это, Анна сразу перестала всхлипывать и подняла голову, не решаясь, однако, взглянуть Дмитрию в глаза. Он вытер ей слезы своим платком и, улыбнувшись, сказал:

— Да, я узнал тебя, сударыня Анна, как и ты меня узнала. Зачем же нам играть в прятки, разве мы дети? А теперь рассказывай, что с тобой произошло за это время.

Анна глубоко вздохнула и, пересилив смущение, решилась наконец взглянуть Дмитрию в глаза и тихо проговорить:

— Прости меня, купец, за то, что я не сразу призналась тебе. Это, конечно, невежество и неблагодарность с моей стороны. Ведь ты спас меня, как и других пленников…

— О благодарности ни слова, — прервал ее Дмитрий. — Когда-то ты запретила мне тебя благодарить, теперь же я тебе запрещаю. А то, что ты сразу не призналась… конечно, мне обидно, не буду скрывать. Но какое у меня право требовать твоей откровенности? Я простой купец, тебе не ровня.

— Да совсем не в этом дело! — запротестовала боярышня. — Только стыд мешал мне признаться. Сейчас не ты мне, а я тебе не ровня… — Анна снова опустила глаза и стала рассеянно теребить в руках теперь уже ненужную шапку.

— Что ты хочешь сказать? — удивился купец. — Тебе стыдно, что переоделась в мальчика? Это, конечно, нехорошо, но ведь тебя что-то заставило? Рассказывай откровенно, я все пойму. Но, вижу, ты не рада нашей встрече… А вот я очень рад. Все эти долгие месяцы я мечтал тебя увидеть.

Едва он это произнес, как ее глаза радостно вспыхнули и, не в силах сдержать свои чувства, она тут же призналась:

— И я думала о нашей встрече все это время. Сейчас мне даже не верится, что мы дожили до нее. Но, видно, Бог нам помогал… и еще этот оберег.

Анна вытащила из-за пазухи заветную деревянную фигурку и коснулась ее губами. Дмитрию показалось, будто он ощутил этот поцелуй на своем лице. Сердце его переполнилось, и, схватив девушку за руки, он воскликнул:

— Теперь я никуда не отпущу тебя, боярышня! Слишком дорого ты мне досталась. Я выстрадал тебя бессонными ночами, я рвался к тебе через все испытания и невзгоды. Мне удалось подняться на ступень повыше, чтобы приблизиться к тебе. Я ведь уже не простой купец, меня охраняет золотая грамота императора, у меня имеется свой корабль и дом здесь, в Корсуни. Удачной торговлей я рассчитываю и побольше разбогатеть, хочу в Киеве построить хоромы. И никакой князь не посмеет меня оттуда прогнать. Мы с тобой заживем счастливо и в достатке, только бы ты согласилась…

Дмитрий стал целовать ее руки, погрубевшие за долгие дни путешествия, но по-прежнему прекрасные. А она пришла в отчаяние от запретности такого близкого и долгожданного счастья. Огромным усилием воли она заставила себя отстраниться от купца и сказать:

— Нельзя нам быть вместе… грех это.

— Какой же грех? — Он поднял на нее счастливые глаза. — Ведь я люблю тебя больше жизни и предлагаю стать моей женой перед Богом и людьми. Если я тебе нравлюсь хоть немного — соглашайся, умоляю! Моя любовь так сильна, что разбудит и твои чувства.

— Мои чувства давно пробудились… Дмитрий, — откликнулась она с глубокой печалью. — И днем и ночью я мечтала только о тебе, ты стал моим единственным героем. Но случилось ужасное. Между нами возникла такая преграда, что… — Анна замолчала, не решаясь приступить к рассказу о страшных событиях.