Наконец, хозяйка различила ее более-менее ясно.
Высокая женщина в красном платье под длинным черным плащом, стоит перед камином. Лицо мертвенно-бледное. Алые губы, темные глаза, густые волосы…
– Как ты сюда проникла? – спросила Уоррен.
– Кэтрин, это же я.
Женщина исчезла снова, как будто между ними пала завеса или как если бы она существовала лишь в те моменты, когда хозяйка моргала, и была изображена на внутренней стороне ее век.
– Что здесь, черт возьми, происходит?! – выпалила Кэтрин.
– Мама, кто эта тетя? – повторила вопрос Иза. Женщину она, судя по всему, по-прежнему видела. – Почему она на тебя так сердита?
– Мамуля знает, – послышался голос.
– Кто ты, черт возьми, такая?! – повысила голос миссис Уоррен.
– Перестань, Кэтрин. Это же я, Лиззи.
У испуганной женщины перехватило дыхание. Казалось, вся кровь отхлынула от ее головы: будто бы немыслимая труба времени засосала ее, сделав вдруг маленькой, школьного возраста девочкой, у которой все тайны наружи, все секреты разгаданы и изобличены.
Лиззи.
О боже! Господи боже…
– Уходи… Уходи вон из моего дома, – слепо стоя лицом к пятачку, откуда исходил голос, проговорила Кэтрин, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.
Внезапно женщина снова сделалась видимой, на этот раз явственней и четче.
Лиззи с протянутыми руками сделала шаг вперед, и тут Иза, не выдержав, тоже завопила.
– Все в порядке, – сказала незваная гостья детям, пытаясь успокоить их улыбкой. – Я вам ничего не сделаю.
– Убирайся! – истерично крикнула ей Кэтрин.
– Но… Я тебе кое-что принесла.
– О чем ты?
– Брошь. Тебе же она нравится?
– Так это твое?
– Ну конечно.
– Забирай сейчас же. Забирай и убирайся из моего дома!
– Но… ты же всегда этого хотела, – сказала Лиззи смущенно. – Я думала… Думала, что ты перестала со мной видеться из-за того, что я перестала делать то, что ты хочешь.
– Я не хотела, чтобы ты крала.
– Да что ты говоришь! Ты меня просила. Требовала. В школе ты подбивала меня на всякие проделки – вроде тех, что с Келли, – но когда мы переехали в город, ты только о том и твердила. О вещах, которые я по твоему хотению должна была тебе добывать.
Миссис Уоррен охватило головокружительное ощущение вины, такое сильное, что ее даже затошнило.
О Келли Маршалл она не вспоминала двадцать лет, но уже одно упоминание этого имени унесло ее назад в те дни, когда они были лучшими школьными подругами. Келли общалась с одноклассником, на которого Кэтрин решила положить глаз. Сейчас ей мучительно не хотелось углубляться в те времена и вспоминать, как Маршалл лишилась того парня (его заарканила Кэтрин) после того, как ее обвинили в том, что она якобы ворует у других девочек вещи. И как Келли стала потом терять в весе и становиться все худее и худее, пока не заболела конкретно анорексией и ее не забрали из школы родители, после чего ее никто уже не видел.
– Пошла вон отсюда, – сказала Кэтрин так твердо, как только могла, хотя голос ее при этом все равно предательски дрогнул.
– Получается, все это было ошибкой? – потерянно спросила Лиззи. – Мне следовало довольствоваться тем, что у нас было. Или тем, что мне насчет этого казалось.
– Тебе – казалось? – насмешливо переспросила Уоррен. – Как что-то может казаться тому, кто не реален? И реальной ты не была никогда.
– Неправда! – горестно воскликнула ее почти невидимая собеседница. – Я была реальной с того момента, как ты впервые меня увидела. Я реальна, и я была тебе подругой. Была и есть. Я приглядываю за тобой, провожаю тебя, чтобы поздно вечером, когда ты идешь домой, с тобой ничего не случилось. Я никогда тебя не забывала. А вот ты меня забыла. Вышвырнула вон.
– Как можно вышвырнуть то, чего не существует?
– Я существую.
– Вздор. Ты ничто.
– Нет: просто я ничего не имею. В то время как у тебя есть все: машина, деньги, дом, муж, дочки. Такая ты есть, и такой ты была всегда. Милашка Кэти должна иметь все, чего захочет, даже если ради этого будет вынуждена заставлять свою подругу воровать.
Кэтрин пыталась отступить, прихватив с собою дочерей. Элла как будто впала в транс: глаза распахнуты, лицо застыло, грудь вздымается и опадает в беззвучных рыданиях… Иза же, в отличие от своей сестры, на красивую тетю, что появляется и исчезает, близится и говорит все эти интересные вещи, смотрела с азартным интересом.
– Вот какова ваша замечательная мамуля внутри, девочки. Воровка, лгунья и кидала, которой при этом недостает смелости на то, чтобы делать все это своими руками, – объявила сестрам Лиззи.
Неожиданно миссис Уоррен отпихнула дочек и выбросила руку в сторону непрошеной гостьи.
Иза увидела, с какой удивительной быстротой красивая тетя взметнула ладонь и ухватила маму за запястье. Удерживая его, она подвела свое лицо ближе.
– Вспомни меня, – сказала она. – Вспомни, как ты меня любила.
– Я никогда не любила тебя, – возразила женщина.
– Нет. Я знаю, что любила.
Кэтрин тоже выдвинула лицо вперед: теперь они были буквально нос к носу.
– Ты была для меня ничем. Все время, – заявила миссис Уоррен. – Ты была просто я в моих разговорах с самой собой. Ты воображаемая девочка, ты появлялась, когда у меня не было реального друга, в те минуты, когда он был мне нужен. Вот я и выдумывала самой себе замену. Мнимого двойника, товарища по чувствам.
– Я была тебе нужна.
– Нет. Ты была просто игрушкой.
– Ты толкала меня на всякие проделки.
– Ну и что с того? Ты была просто теми частицами меня, которых я сама чуралась. Шаталась за мной по городу и все никак не отставала, хотя тебе давно уже пора было сгинуть у меня из памяти. Это ты продолжала воровать, потому как это единственное, чем ты умела заниматься.
Лиззи силилась сжать запястье своей жестокой подруги сильнее, сделать ей больно, так чтобы не выдержали и хрупнули кости, но у нее не получалось.
Девочки тем временем слезно вопили.
– Если до тебя это не дошло тогда, – сказала Кэтрин, – так пусть дойдет сейчас. Я тебя не помню и не нуждаюсь в тебе. Все, хватит. Мне пора заниматься детьми – кстати, тем, чего у тебя никогда не будет. Почему, как ты думаешь? Точно: потому что ты не реальная.
Она попыталась с себя стряхнуть Лиззи, но та не отцеплялась, и от этого миссис Уоррен потеряла равновесие. Призрачная брюнетка не без удивления обнаружила, что у нее еще есть запас сил, исходящий из чувства саднящей несправедливости и черной обиды.
