Станет ли она такой же к старости? Она заметила, что Конни Тичлер грозит пальцем Барри. А сейчас она – такая?
Погодите минутку, разве Нил не доктор? Нана бы знала.
Уже вечером Кэрол закрыла дверь за своим братом и его женой.
– Он приходит на пару минут, – сказала она язвительно, глаза как щелочки, – и считает себя Господом Богом.
Она пошла на кухню, Джастин следом. Барри сидел у раковины на корточках, запустив руки по локоть в мусорное ведро.
Он покраснел.
– Я не роюсь в вашем мусоре, – заверил он Кэрол. – Только выбрасываю в ведро ваше столовое серебро.
Кэрол прошла мимо, будто он с ней и не заговаривал. Барри копался, пока не выхватил оттуда серебряный нож и не поднял его вверх с видом победителя.
– Рада, что ты его нашел, – сухо поблагодарила Кэрол.
Ну, раньше она же была с ним дружелюбна. Не может все пройти гладко. Почему Джастин решила, что все будет без сучка без задоринки?
– Не хочешь подышать воздухом? – спросил Барри, и они выскользнули на улицу.
– Невероятно, какие все бессердечные, – сказала Джастин, когда они проходили мимо припаркованных машин. – Человек пять минут как расстался с жизнью, а они уже – чья корзинка больше, кто больше помогает с организацией. Конни Тичлер водила экскурсии по дому вчера вечером. Она вошла в мою комнату, когда я была в кровати, и едва извинилась.
Воздух был душный, они слышали стрекотание кузнечиков и шум газонокосилки.
– Никто не знает, что делать, – сказал Барри. – Если бы мы жили в маленькой рыбачьей деревушке на Сицилии, где каждую неделю кто-нибудь умирает, мы бы знали, что делать.
Она взяла его под руку и направила вниз по дорожке к лошадиной ферме.
– Здесь никто не умирает, никто не болеет, – продолжал он. – Все забиваются по своим квартиркам, и ты их и не видишь. А потом они вдруг мертвы, и никто не знает, что делать.
Во влажном воздухе чувствовалось дыхание осени. Они проходили мимо живой изгороди из кустов жимолости, церковный колокол пробил шесть, и Джастин поняла, что весь день была возбуждена. Как непристойно. Она повернулась к нему и спрятала лицо у него на груди.
– Я знаю, мне не следует сейчас радоваться, но я ничего не могу с собой поделать.
Он взял ее в охапку, и они поцеловались под огромным вязом Мередит Зазлоу. Неподалеку послышался хруст гравия.
– Машина, о, девятисотый, – нараспев проговорил Барри. Краем глаза Джастин увидела притормаживающий «мерседес» Вайзенблаттов.
Давай, Рода, смотри хорошенько. Джастин помолвлена и выходит замуж, и этот человек будет ее мужем. Она выходит замуж последняя, самая последняя.
– Дорогая, – крикнула Рода из окна. – Я только хотела спросить, твоя мама просила меня кое о чем, помнишь?
Она, должно быть, имела в виду организацию свидания.
– Нет.
– Так я могу тогда об этом кое-чем забыть, – сказала Рода с притворным смирением.
Кэрол попросила ее повыяснять исподтишка, подыскать незанятого мужчину.
– О чем – об этом?
Если у Роды Вайзенблатт хватает идиотизма говорить об этом в присутствии Барри, так пусть тогда говорит прямо.
– Об этом самом, – повернулся к ней Барри. – О таком высоком, из приличной еврейской семьи, ты его сразу узнаешь: у него хорошая работа и дом за городом, – об этом?
Джастин с удовольствием наблюдала, как лицо Роды вспыхнуло от раздражения.
– Ладно. Ну и типа ты себе нашла, – бросила Рода и укатила.
Джастин посмотрела на своего будущего мужа. Ей показалось, что жизнь выравнивается. Интересно, это временно или как.
Путешествие без карты
Пиппу охватили грусть и волнение, она поцеловала отца на прощание и села в самолет с термосом чая. Она летит в Париж. Ей досталось место у окна, а у прохода сидел мужчина лет тридцати пяти, со смуглым, задумчивым лицом, как герой «Мужчины, который любил женщин». Он сидел, накинув свитер на плечи, и решительно печатал на маленьком компьютере очень чистыми пальцами. Место между ними было свободно. Он испустил протяжный вздох и положил на это сиденье свою сумку.
Если ему можно, то и ей – тоже. После взлета она встала в туалет и положила «Путешествие без карты» на пустое сиденье рядом с его сумкой. Он снял очки, замер, вдумчиво ее оглядел и изящно встал, когда она начала пробираться в проход.
Книга была о том, как Грэма Грина несут носильщики через Либерию в тридцатые годы двадцатого века. Целая глава была посвящена крысам – крысы в знаменитом парижском отеле, мертвые крысы, кишащие блохами, в английском захолустье, крысы, потоком спускающиеся по стенам хижин в глубине Либерии.
Пиппа была рада, что оставляет Нью-Йорк на некоторое время. От жары все просто с ума посходили. Детей стреляли безо всякой причины. Вчера, за один день, во время прогулки по городу, они с отцом увидели: мужчину, который сплевывал белую рвотную массу перед «Годденхейм Сохо», женщину, испражняющуюся на полосе для автобусов перед «Бергдорф Гудмэн», и мужчину, который мочился на обитую ковром стену в театре «Уолтер Рид» в полутора метрах от мужского туалета.
Они посмотрели «Полину на пляже», и она подумала о Винсе. Она уже несколько месяцев с ним не разговаривала, и она без него не скучала. Если между ними ничего не было, то почему она столько времени потратила на пустое беспокойство из-за этого? Во французских фильмах герои всегда балансировали между искушением и предательством, и они называли это человеческой природой. Ей хотелось встретить кого-нибудь нормального.
Пиппа оставила отца в его дешевенькой гостинице и пошла домой в печальной задумчивости. В вагоне поезда в сторону спальных районов рядом с ней стоял очень приятный парень. Поезд остановился в тоннеле, было очень жарко. Женщина со сбившимися в колтун волосами, которые свисали у нее за спиной, как моток веревки, прошла вдоль вагона, она пела и попрошайничала. Мужчина, лежавший на сиденьях, застонал. Стайка ощетинившихся подростков промчалась с воплями вдоль вагона. Свет выключился. Когда он включился, парень улыбнулся ей, как будто говоря: «И что может произойти дальше?»
Она улыбнулась в ответ. Они оба отвели взгляд. Он показался ей очень милым. Он вышел на следующей остановке. Когда она посмотрела ему вслед, он стоял на платформе, подняв руку в прощальном взмахе. Она от неожиданности не отреагировала. Двери были открыты, он еще может вернуться, в метро нужно быть осторожнее. Она не помахала ему рукой. Двери закрылись. Она увидела, как он медленно, уныло побрел к лестнице.
Когда Пиппа вернулась из туалета, ее сосед уже стоял в проходе в аккуратных черных мокасинах, держа в руках два стакана красного вина. Когда она села, он дал ей один стакан, взял с неприязнью в руки ее книгу, посмотрел прямо на нее и сказал:
