И только кожей почувствовав скрежет стекла твоих розовых очков, растоптанных его каблуками, когда их осколки ранят твоё сердце, ты вдруг начинаешь всё видеть. «Боже… Как же я была слепа!» В памяти тут же всплывают десятки не связанных ещё вчера мелочей, поступков, событий, выстраиваясь в логическую цепочку твоих выводов и прозрения… Запах не твоих духов или полоска чужой помады, оставленная на галстуке или вороте его сорочки, конечно же, его толстой и страшной бухгалтершей, танцующей с ним вчера на корпоративе, ночные смс-ки, которые были тут же удалены с притворным ворчанием: «Блин, Пашка. Как выпьет, постоянно поговорить тянет». Ещё вчера любое из этих объяснений казалось бы мне логичным и не подлежащим сомнению. Сейчас, лежа в кровати с закрытыми глазами, я пыталась включить всю свою логику.
Так, что мы имеем? Костя сам предложил отвезти меня в больницу, когда узнал что существует угроза выкидыша. Узнавал, переживал… Переживал? Или хорошо играл? Узнавал что? Сохранится ли плод? Может ли быть выкидыш? Возможно, решил просто не терять лицо – или маску? – надеясь, что всё как-нибудь образумится само собой? Возможно… «Стой, Катюня, не накручивай. Что собственно произошло?» – спрашивала я саму себя, пытаясь в сотый раз мысленно прокрутить вчерашний телефонный разговор с Костей. Да, в общем-то, ничего особенного. И тут же в ушах его вопрос: «Кать, ты уверена? Всё хорошо? Всё нормально?» Этот вопрос пробежал холодком по спине, скользнул в подмышку левой руки и улёгся клубком сомнения под сердцем. «Уверена в чём? В том, что у меня всё хорошо в смысле моего состояния, моей беременности, и скоро меня можно будет забирать домой? Или уверена ли я в том, что готова рожать? Уверена ли в том, что мне нужен сын от человека, с которым мы, даже не расписаны? Живём в разных квартирах, встречаемся пару раз в неделю. Собственно, с чего ты взяла, что он хочет этого ребёнка? Вы даже серьёзно-то и не говорили об этом. Всё как то неожиданно выяснилось… Оказывается, ты беременна, давно мечтала и готова стать мамой. А он-то готов?»
Словно отрезвев от большой дозы выпитой любви, я с ужасом поняла: «Мы же просто любовники! Это у тебя, Кать, что-то там в голове насчёт серьёзных отношений, ребёнка и так далее. А что у него? Что он думает по этому поводу, ты знаешь? Для него ты – любовница. Удобная, сексуальная, молодая, красивая. Да, Кать, просто любовница». Конечно, это слово и раньше не раз крутилось у меня в голове, но тогда оно звучало совсем по– другому – с налётом романтики, лёгкости, дающей возможность каждому жить своей жизнью. Да, нам бывает невыносимо друг без друга даже пару дней. Мы скучаем, звоним по ночам… Да, мы проводим выходные вместе. И что? Мы ведь даже никогда не говорили серьёзно о женитьбе. Ну, конечно, я пару раз пыталась тонко подойти к этой теме, но он всегда останавливал начатый мною разговор своими с ума сводящими поцелуями, улыбаясь, и тихо шепча на ушко: «Кааать, да брось ты эти формальности. Тебе что важнее: печать в паспорте, или моя любовь?»
Сейчас, когда я лежала, свернувшись калачиком и прижав коленки к груди на больничной койке, все его слова уже не казались такими убедительными, однозначными, бесспорными. Хотелось нормальной семьи, дома, сына, который бы прибегал утром и будил нас своим смехом. «Как всё это можно осуществить, если ты живёшь на Кутузовском, а я – она Полянке? Если ты носишь фамилию Ермак, а я – Дарковская? Как всё это возможно, если вчера ты спросил: «Катя, ты уверена?» В этом вопросе я почувствовала всё: нотки холода и интонацию испуга, неуверенность и его неготовность расстаться со своей холостяцкой жизнью… Жизнью, позволяющей ввалиться ко мне в любое время, без звонка и предупреждения, зная, что я всегда жду его, а потом, утром, надеть выглаженную мною рубашку, допивая на ходу свой кофе, поцеловать и пропасть на несколько дней…»
Я засыпала с уверенностью в том, что он завтра позвонит, будет долго извиняться за то, что не позвонил сегодня – много проблем, не хотел меня беспокоить и всё такое, не было настроения и он не хотел передавать его мне. Начнёт удивлённо переспрашивать и уверять в том, что я его не так поняла и что-то опять себе накрутила…
Но он не позвонил. И не сказал ничего, что я тут себе напридумывала. Утром позвонила мама. Я что-то ей отвечала, говорила, чтобы она не волновалась, что всё у меня хорошо – в общем, врала.
Костя позвонил только вечером. В трубке витало напряжение вперемешку с долгими паузами. Мне даже показалось, что он немного пьян. Он явно что-то хотел сказать, но всё не находил нужных слов, не знал, с чего начать. Глотая слёзы, я вымолвила в трубку:
– Ты вчера спрашивал, уверена ли я? Да, я уверена! Я рожу его одна… Не беспокойся. Всё нормально.
Произнеся всё это, в глубине души я надеялась, что открою ему маленькую спасательную щелочку в будущее, помогу произнести нужные и единственно правильные сейчас слова: «Милая, я люблю тебя, я сейчас приеду. Это всё недоразумение…»
Вместо этого я захлопнула дверцу надежды и помогла ему начать произносить совсем другие слова – слова оправдания, такие мерзкие, немужские, трусливые… Слова, слышанные тысячи раз другими женщинами от других мужчин, но не мною и не от моего Костика. Потому что он просто не мог, он был неспособен их произнести… Сморщившись в какой-то брезгливости, я откинула трубку, из которой неслись слова:
– Нет, ты не подумай, я буду помогать, если ты решишь рожать одна. Просто сейчас я не готов, понимаешь? Ты же знаешь, какие проблемы у меня сейчас…
Я нажала на кнопку сброса. Секунду подождав, вытащила, открыв заднюю панель телефона, аккумулятор и, медленно подойдя к мусорной корзине, выбросила. В палате повисла тишина. Наталья перешёптывалась с Настей, все чего-то ждали. Истерики? Слёз? Рыданий в подушку? Но я сидела на кровати молча, опустив голову, совершенно безучастная ко всему происходящему. Наташка подсела ко мне на кровать, обняла за плечи и совсем по-бабски начала:
– Катюх, не расстраивайся так. Ты о ребёнке должна сейчас думать. Всё еще переменится, прибежит как миленький. Ты посмотри на себя – молодая, красивая, здоровая, да он твоего мизинца не стоит!
Я посмотрела таким взглядом, что она поняла: лучше не надо. Медленно завалившись на бок и прижав колени к груди, я натянула на голову простыню. За ночь подушка от слёз стала мокрой. Заснула я только под утро, твёрдо приняв решение, за которое мне будет стыдно и больно всю жизнь.
На утреннем обходе Наталья Сергеевна, как всегда в безупречно-белом халате, подтянутая, с бессменной причёской, которую наверняка она по утрам делала себе сама, излучала оптимизм, бодрость и хорошее настроение
– Так, девочки, что новенького? Как самочувствие? – бодро, с улыбкой вопрошала она, подходя к каждой кровати.
– Катенька, как мы себя чувствуем? Всё в порядке?
Взглянув на моё лицо, поняла – нет, не всё в порядке. От её взгляда вообще ничего не могло ускользнуть: волнения и радость, переживания и надежды…
– Так, – протянула она, – через пару деньков, думаю, можешь собираться домой, а сегодня через часик зайди ко мне, посмотрим ещё разок.
Переступив порог её кабинета, я, сжав от волнения кулаки, тихо села на стул. Она сняла очки, отложила их в сторону и посмотрела на меня.
