– Да я понимаю, – сказал мистер Рассел. – Мы столько всего пережили. Но скоро уже все закончится.
Лео все еще держался особняком. Брайен тоже был на меня обижен и не подходил. Я смотрела на них и ничего не понимала. Несколько дней подряд мы были лучшими друзьями. А сейчас вдруг все куда-то делось. Неужели только из-за того, что я свободный человек, а они каторжники? И в другое время мы никак не могли бы сблизиться?
Мы из разных миров. Были вместе какое-то время, потому что так легче выживать. Но сейчас все встает на свои места, возвращается на круги своя, и все пойдет так, как и должно быть.
Но я не хотела, чтобы это уходило. Мне были дороги и Лео, и Брайен, и Том. И даже Мэл с Итеном, которых я начала различать без противогазов. И это было не временное впечатление, а нечто большее.
Глава 72
Полет корабля от Земли до Луны длится примерно одиннадцать часов. Я думала, за это время мы успеем многое. Мне нужно было хотя бы помыться. Но работы было непочатый край.
До прилета корабля нужно было уладить еще одно дело. Для этого пришлось пообщаться с президентом лично. Я первый раз разговаривала с ним. Когда я только прибыла в лунный корпус, я даже представить себе не могла, что когда-нибудь смогу говорить с президентом Америки.
Я сообщила, что все двери в нашем корпусе заблокированы. Через некоторое время он связал меня со специалистом, который дал мне подробную инструкцию, что делать. Двери нужно было включать вручную. Я прошлась с отверткой по первому этажу и сделала все, что было нужно. Даже проверила на всякий случай, как это работает.
Двери открывались нормально. И тогда я попросила у Арнольда Рассела разрешение выйти из корпуса и забрать снаружи тела Рикардо Гомеса и его съемочной группы. Я до последнего думала, что они могли бы остаться живыми. Глупая, нереальная мысль. Воздушный баллончик должен был окончиться еще в первые сутки. Но мало ли что там может быть? Я слышала, что если человек теряет сознание, то он потребляет очень мало кислорода. Может, кто-то из этих людей все еще жив.
Со мной напросились пойти Лео и Том. Брайен все еще дулся на нас и по возможности не общался. А Том как услышал, что там может понадобиться медицинская помощь, сразу же сказал, что идет с нами.
Четверо людей из группы Рикардо лежали у входных дверей, пятого мы нашли очень далеко от этого места. Том сказал, что надо занести их в корпус, и только там он сможет оказать им помощь.
Их скафандры нагрелись под палящим солнцем, не смягченным атмосферой. И я подумала, что даже если бы у них хватило воздуха, то они не смогли бы выжить на этом пекле.
Мы все занесли в корпус: тела погибших, их камеры и остальную аппаратуру. Я не стала смотреть, как Том обследуюет их и ставит им диагноз «смерть». Я и так видела, что дело безнадежно.
Арнольд Рассел взял у меня камеру из рук, перекрутил пленку на начало и подключил ее к телевизору.
– Насколько я знаю, эта песня Рикардо Гомеса уже записана, – сказал он. – Фанаты ждут клип на нее. Моя жена ее очень любила. Надо выполнить последнее желание Рикардо и сделать этот клип. Думаю, они отсняли достаточно материала.
Сначала на пленке был рабочий материал. А потом пошло нечто другое. Оператор снял, как на верхнем этаже корпуса за стеклянным окном идет перестрелка. Это было в первый день бунта, когда каторжники громили наблюдательный пункт, оранжерею и обсерваторию.
– О боже, они уже тогда знали, что в корпусе что-то происходит, – сказала я.
С волнением я смотрела, что будет дальше. Я видела, как обеспокоена съемочная группа. Как они вернулись к дверям и попытались их открыть. Как они звонят в нее, бьются и даже таранят. А потом опять крупным планом – что происходит за окном. Несколько похожих друг с другом эпизодов. Оператор как будто бы караулил, сидя под стенами корпуса. И включал камеру лишь в моменты, когда там было что-то видно.
Потом он снял крупным планом Рикардо Гомеса. Тот сказал:
– Я уже понял, чем тут кончится дело. Завещание написать не на чем, да и руки бы сейчас не удержали ручку. Так что я запишу все это на камеру.
Далее следовали его распоряжения насчет имущества. Признание в любви жене, детям и особая благодарность людям, которые поддерживали его творчество.
На пленку были записаны завещания всех людей из его группы. Кроме одного. Он сказал, что намерен выжить, а не умирать, и потому в завещании не нуждается.
Затем прошли еще несколько кадров со съемками корпуса. Оператор делал увеличение так близко, как только мог. Хотел заснять все, чтобы кто-то после его смерти мог посмотреть его материал.
Это была последняя запись. Следом пошли обычные серые полосы: пустая пленка. Арнольд не выключал ее. Мы сидели рядом и молчали.
Я думала о том, что жизнь человека невозможно объяснить только желанием сохранить собственную шкуру. Это очень неправильная позиция. И каждый раз она опровергается практикой.
Лео совершенно не прав, когда говорит, что спасал лишь собственную шкуру. Достаточно было вспомнить, как они с Брайеном спорили, отравить каторжников газом или разгерметизировать корпус. Достаточно было вспомнить, как он уводил разговор в сторону, когда Джон Торренто спрашивал меня вопросы, на которые я не смогу ответить. Это не объяснишь личной выгодой Лео. Нет, он думал не только о своей шкуре. И мне было жаль, что он не осознает этого.
Если бы группа Рикардо Гомеса не думала ни о ком, кроме себя, на этой камере были бы совсем другие кадры. Никто не снял бы верхний этаж и перестрелку на нем. Никто не стал бы составлять завещания. Никто бы не признался в любви своим близким.
Я вспомнила, как мы находили эти тела. Они лежали близко к дверям. Рядом. И лишь один оператор почему-то был в стороне от всех. В той точке, откуда хорошо было видно окно верхнего этажа. Для этого ему пришлось сойти с тропинки и лечь на регалит, на котором еще никто никогда не оставлял свой след.
Как сказала бы Тесс, он «вошел в историю». Так и было. Его пленка с кадрами верхнего этажа корпуса должна стать знаменитой.
Глава 73
Как волчья стая когда-то, мы смотрели в окно на приземляющийся космический корабль. Я боялась поверить своим глазам. Корабль казался мне чудом. Я уже свыклась с мыслью, что Земля будет ждать, когда мы тут все погибнем. Когда-то я поставила себя перед фактом: здесь не выжить. И вот было очевидное доказательство обратного.
Я чувствовала, как в горле моем щекотит, а на глаза наворачиваются слезы. Это были слезы благодарности.
А когда мы увидели, что люк корабля открывается и из него выходят люди, мы начали кричать от радости и обниматься. Арнольд Рассел делал это осторожно, так как все его тело еще болело после побоев. А Брайен и Лео забыли о том, что ссорились. Они снова были лучшими друзьями.
Автобусы не работали, и приезжим пришлось добираться до корпуса пешком. Мы махали руками приближающимся сюда людям. И они отвечали нам тем же.
