Мать О’Коннела умерла на следующий день после того, как ему исполнилось тринадцать.
Сведения, которые Скотт почерпнул у библиотекарши и из беглого просмотра газет, были двусмысленными и подозрительными. Родители Майкла пили и дрались, что, согласно показаниям соседей, было в их доме обычным явлением, однако не подлежало уголовному преследованию. Но однажды вечером, с наступлением темноты, из дома донесся взрыв ругани, за которым последовали два выстрела.
С ними не все было ясно. Согласно показаниям соседей, между первым и вторым выстрелом прошло от тридцати до девяноста секунд.
Отец сам вызвал полицию.
Приехавшие полицейские обнаружили лежавшее на полу кухни тело матери, чья грудь была прострелена с небольшого расстояния; вторая пуля застряла в потолке. Сын, едва достигший подросткового возраста, забился в угол; отец с расцарапанным до крови лицом держал в руках короткоствольный пистолет калибра .38. Как показал О’Коннел-старший, они пили и, как обычно, подрались, но на этот раз дело кончилось тем, что жена навела на него пистолет, который он держал запертым в ящике комода. Как она сумела достать его — неизвестно. Женщина кричала, что ей надоело терпеть побои и она убьет его. В ответ муж, как разъяренный бык, кинулся на нее и схватил за руку. Во время завязавшейся борьбы пистолет выстрелил. Первая пуля попала в потолок, вторая угодила ей в грудь.
О’Коннел-старший представил это как несчастный случай, результат пьяной драки, объяснила Скотту библиотекарша, качая головой.
Полиция, понятно, учитывала возможность и другого варианта: муж угрожал оружием, а жена защищалась. Фотоснимки, сделанные на месте преступления, позволяли предположить, что женщина отвергла назойливые приставания пьяного супруга и схватилась за ствол пистолета, чтобы отвести его в сторону. А выстрел в потолок вполне мог быть сделан уже после убийства в подтверждение выдуманной истории.
В ситуации, когда одинаково вероятны были две взаимоисключающие версии, ответ мог дать только мальчик.
Опровергнув рассказ отца, он отправил бы его в тюрьму, а себя самого — в приют. Подтвердив его, он мог продолжать привычную жизнь — правда, без матери.
Это был единственный момент в жизни Майкла О’Коннела, к которому Скотт отнесся с сочувствием. Но с тех пор прошло почти пятнадцать лет, так что к настоящему это сочувствие не относилось.
На мгновение Скотт задумался, как бы он сам поступил на месте мальчика, и понял, что страшнее выбирать неизвестное. Знакомое зло лучше незнакомого.
Юный О’Коннел подтвердил показания отца.
Скотт подумал, что если он действительно был свидетелем убийства, то его, наверное, преследовали ночные кошмары. А просыпаясь утром и видя устремленный на него полный недоверия взгляд отца, он, вероятно, снова и снова вспоминал о своей страшной лжи.
Скотт вернулся к дому О’Коннелов, где имелись все ингредиенты, необходимые для выращивания убийцы.
Он не очень хорошо разбирался в психологии, но и как историк знал, что значительные события пробуждают сильные эмоции. Не надо было владеть навыками психоаналитика, чтобы понять, что детство О’Коннела должно было развить в нем опасные наклонности.
И вот теперь, когда на пути молодого человека возникла Эшли, может ли он убить ее с такой же легкостью, с какой его отец убил свою жену?
Наблюдая из машины за домом, Скотт не заметил, как от ближайшего дерева отделилась какая-то тень и приблизилась к нему. Когда чья-то рука постучала в стекло костяшками пальцев, он в испуге повернулся и сердце его подпрыгнуло.
— А ну, вылезай из машины! — последовал приказ.
Скотт в смятении воззрился на лицо с кривым носом, почти прижавшееся к оконному стеклу. В руке человек держал топор.
— Вылезай! — повторил он.
Первым побуждением охваченного паникой Скотта было дать полный газ, но он не стал этого делать, видя, что человек замахнулся топором, как игрок в гольф битой. Вместо этого, глубоко вздохнув, он медленно расстегнул ремень безопасности и открыл дверцу.
Человек угрожающе смотрел на него, по-прежнему держа наготове свое холодное оружие.
— Это ты ходишь тут и вынюхиваешь? — заорал он. — Кто ты такой, блин? Давай выкладывай, чего ты за мной шпионишь, не то снесу тебе башку ко всем чертям!
Взглянув на компьютер, Салли вдруг осознала, что действия, которые она собирается произвести, можно рассматривать как изобличающие ее. Поэтому она достала из ящика стола старый желтый блокнот. Открывать файлы, описывающие детали того или иного преступления, было опасно. Она напомнила себе, что надо все время иметь в виду ход мыслей полицейского, который будет расследовать преступление. Бумагу можно бесследно уничтожить. Это как следы на песчаном берегу моря: пройдешь выше границы прилива, и они останутся навсегда, ниже — их быстро смоет волнами.
Она закусила губу и взяла карандаш.
Сверху она написала на листе бумаги: «Мотив».
Ниже последовала вторая категория: «Средства».
А за ней неизбежная третья: «Возможность».
Эти понятия представляли собой святую троицу всякого полицейского расследования. Стоит написать против них ответы — и в девяти случаях из десяти станет ясно, кого следует арестовать. И они же служили критериями при вынесении приговора в суде. А задача защитника заключалась в том, чтобы опровергнуть собранные обвинением показания относительно одного из трех этих элементов. И тогда, как трехногий табурет с подпиленной ножкой, вся конструкция рухнет. Сейчас же, планируя собственное преступление, Салли пыталась предугадать, как его будут расследовать.
Она избегала слова «убийство», предпочитая эвфемизмы «преступление», «происшествие», «инцидент».
К трем уже написанным категориям она добавила четвертую: «Судебная экспертиза». Тут надо было продумать все очень тщательно. Она стала перебирать в уме все возможные моменты, на которых они могут споткнуться. Образцы ДНК — то есть волосы, кожа, кровь. Эти следы нельзя оставлять. Баллистическая экспертиза. Если им придется воспользоваться огнестрельным оружием, его происхождение не должно прослеживаться. Или же надо избавиться от оружия так, чтобы его не нашли. Лучше всего было бы похоронить его на дне океана, но это осуществить трудно. Затем шла куча других улик: нитки от одежды, предательские отпечатки пальцев, следы туфель на мягком грунте, отпечатки автомобильных покрышек. Свидетели, которые могут кого-нибудь где-нибудь заметить. Камеры видеонаблюдения. И наконец, нельзя быть до конца уверенным, что Скотт, или Эшли, или Хоуп, или Кэтрин не ляпнут что-нибудь, сидя на жестком стуле под ослепляющим светом, когда их будут допрашивать двое следователей — один, как полагается, «добрый», другой «злой». Начнут сочинять какую-нибудь историю или попросту лгать, а уж ложь-то полицейские распознают сразу. И — всем им крышка.
Но если кого-то из них начнут допрашивать, то уже одно это будет означать, что все потеряно.
