— Осторожно, она кусается, — предупредил Король.
«Она? — подумала Милена растерянно, глядя на всклокоченную рыжую бороду незнакомца. — Что значит: “она”?» Но не успела Милена подойти к лежачему, как тот, приподняв голову, обнажил зубы и угрожающе зарычал.
— Пальма, Пальма, — на разные голоса заворковали Жужелицы, окружая лежащего плотным кольцом. — Молодчина, Пальма. Славная собака.
Заслышав кличку, мужчина тихонько взвизгнул. К нему потянулись руки, одни гладили ему спину, другие голову. Тот при этом начал поскуливать. И не только: он еще и пытался вилять воображаемым хвостом. А затем от неудержимой, воистину собачьей радости звонко тявкнул. Радостное волнение было таким, что он не смог сдержаться — под животом на снегу образовалась округлая лужица. Человек-Пальма признательно лизал окружающим руки.
— Пальма, Па-альма, — сердечно улыбался Король, похлопывая его по боку, — добрая собачка.
Человек радостно гавкнул.
— Наверно, надо вызвать врача? — спросила Милена.
Король покачал головой.
— В пепле люди, — произнес он, медленно, как в забытьи оглядываясь по сторонам. — Падает пепел.
— Что? — уже совершенно одурев от происходящего, переспросила Милена.
— И они позволяют умереть, — вещал тот с улыбкой, словно лицезрея что-то приятное.
Где-то на улицах вразнобой ударило несколько колоколов:
«Врача-а, врача-а…»
— Пальма, Пальма, Па-альма, — ворковали между тем Жужелицы. Согнувшись, они с усилием подняли лежащего со снега и потащили. На лице у человека застыли слезы. Жесткий, негнущийся, как доска, заскорузлые пальцы скрючены.
Милена тоже сделала было шаг — помочь, но что-то ее остановило.
«Опасно. Болезнь», — послышалось в ухе знакомое нашептывание.
— Да ну тебя к черту, — сердито пробормотала Милена и, потеснив пару Жужелиц, подхватила Пальму под локоть.
Процессия нырнула в гостеприимный сумрак Лик-стрит. Ворота Кладбища отворились как бы сами собой. Вместе с остальными Жужелицами Милена ступила под темные, пахнущие людьми своды.
«Милена, Ма, Милена, — дышала эхом темнота, — Пальма, Пальма, Пальма».
У Милены в ладони были теперь новые клетки. Ей их вживили тогда же, когда сделали Терминалом. По ее желанию клетки могли ярко фосфоресцировать. Она подняла руку; из ладони брызнул довольно яркий луч, осветив Кладбище.
Пришли в движение мертвые некогда костюмы, успевшие, оказывается, за это время ожить. Тут были короли и придворные, плясуны-цыгане и стрелки Робин Гуда. Мелькали мантильи с кружевами из черного пластика и бальные наряды из дешевого цветного нейлона — весь ассортимент искусственных тканей, который могли позволить себе носить Жужелицы, эти сверхчуткие слухачи.
Общий круг Жужелиц расступился, принимая в себя человека-собаку — обогреть, приласкать. Одновременно с тем все они с синхронной четкостью наклонили головы, глядя на Милену. Здесь, в своем обиталище, их было достаточно много, чтобы не пасовать перед напором человеческого сознания. Озарившись одновременно приязненными улыбками, они в такт — с левой ноги — сделали шаг в сторону Милены.
«Помоги, — обратились они синхронно всем своим тысячеголосым множеством. Милена почувствовала это теменем, где у нее находился терминальный шрам. — Помоги, Ма».
— Как? — несколько растерялась она.
— Расскажи им, — просили Жужелицы.
— Рассказать? О чем?
— О линиях, — с единой интонацией выдохнул тысячеголосый хор.
Милена смолкла, представляя, каково это — довести до людей эту новость. Поведать, что Жужелицы — именно они — воспринимают то, что чувствуют Ангелы Консенсуса.
— Хорошо, — заверила она. — Я это сделаю.
— Радости тебе, — выдохнули Жужелицы хором и разом же вытянули руки ладонями вверх. Это означало: «Держись от нас обособленно. Мы доверяем тебе свидетельствовать за нас, поскольку ты к нам не принадлежишь».
«Цветы. — Лица Жужелиц вновь озарились синхронной улыбкой. — Цветы света».
В едином жесте — большой палец, соединенный с указательным, — каждый из них протягивал ей незримый цветок.
Милена отправилась в космос никому не известной, а возвратилась знаменитостью. На уже иную Землю, и в иную сущность.
СВОЙ ВИЗИТ В КАФЕ «Зоосад» Милена вспоминала нечетко. Слишком уж богатыми оказались те дни на встречи, события.
«Милена, Милена, — выговаривала она себе, — как же ты долго занимала себя той оперой». Когда она вошла в двери, в нос прежде всего ударил запах кофе. Стояла духота и сутолока.
— Милена, привет! Милена, здравствуй! — то и дело обращались к ней совершенно незнакомые люди, тряся ей руку. Ладонь у нее по-прежнему фосфоресцировала, и потому свет при рукопожатии бликами играл у людей на подбородках. Милена в ответ вежливо кивала со слегка рассеянным видом. Ей хотелось увидеться и поговорить со Сциллой. Она тоже сейчас, наверное, где-то здесь, ждет ее.
Милена скромно встала в очередь. Какая-то толстуха с кислой физиономией и набрякшими мешками под глазами сердито обдавала струей кипятка ножи и вилки. Часть столовых приборов от такой термообработки принимала причудливую форму.
«Прямо как я когда-то, — отметила Милена с улыбкой. — Хотя жизнь, как ни шпарь, чище не станет».
На другом конце очереди стоял флегматичного вида тощий усач. Какой-то облезлый, с ввалившимися щеками. Всем проходящим он без разбора — неважно, спрашивали его или нет — совал чашку кофе.
— Не на-до! — резко сказала ему Милена, ограничиваясь пирожным и стаканом молока. Но, как оказалось, кофе служил не для питья: им здесь многие ополаскивали руки и лицо.
— Милена, радость моя! — приветственно замахал ей взявшийся откуда-то Министр Мильтон. Милена издала протяжный вздох. А Мильтон, угодливо подхватив под руку, уже вел ее к своему столику. По общительности новый Министр явно превосходил своего предшественника. Кстати, более восприимчив он был и к чужой славе.
«Тебе бы вести себя так полгода назад, — подумала Милена, — а не тогда, когда я уже засветилась».
Сидящих за министерским столиком она поприветствовала со сдержанной вежливостью. Дар обостренной чувствительности не всегда идет на пользу социальному этикету. Исподволь Милена чувствовала пустоту этой лоснящейся, показушной публики, нарочито улыбчивой, зовущей ее по имени, как будто они с ней уже не первый день знакомы. Вот они, во всей своей красе: Вьюны, мастера карьерного роста.
— Мильтон, — обратилась к Министру Милена, — я поражена, сколько сейчас всюду больных людей, до которых никому нет дела.
— Ну что я вам на это скажу, — вытирая рот салфеткой, сказал Мильтон, мастерски соединяя в едином звуке покашливание со смешком. — Вы же знаете, как у нас нынче говорят о генерации этого нового вируса: «2 В or not 2 В, that is the question». Xe-xe![23]
