— Давай перекусим, давай, — согласилось чудовище и, не спрашивая дороги, поперло на кухню. Под тяжелыми шагами прогибался паркет и по всему зданию пробежали судороги. За ужином Беня осушил бутылку водки и сожрал килограмм сырой телятины, густо посыпая солью и приперчивая. Желудев смотрел на него с любовью. Впервые за много дней чувствовал себя в полной безопасности. Понимал, что нелепая беготня за призраком заканчивается. Между делом Беня прояснил свою позицию. Мусавай просил его взять мерзавца живым, но Беня не уверен, что так получится.
— Стервенок наглый, шустрый, скользкий. Друзьяков за собой таскает с автоматами. Они мне всю грудь прострелили… Нет, сперва придется ему яйки оторвать, там уж сами глядите с беком-оглы. Коли замотать тряпками, сразу не сдохнет. Порадоваться успеете.
— Успеем, Бенуил, как не успеть. — Станислав Ильич млел от доброго предвкушения, любовался, как чудовище хрумкает парное мясцо, заглатывая большими кусками.
Спать Беня улегся на коврик у дверей. Предупредил напоследок:
— Охрану с улицы сыми, сынок. Чтоб не спугнули гада.
— Ее там и нету, — уверил Станислав Ильич.
14
Никита пришел на третий день ночью. Все это время Станислав Ильич не выходил из дома. Он не чувствовал себя в осаде, напротив, сполна наслаждался маленьким отпуском, случайно, как джокер, выпавшим из колоды дней. Также его ничуть не смущала комичность ситуации: он, всесильный владыка, прятался от какого-то отморозка в забаррикадированной, тщательно охраняемой квартире. Он парил, был близок к прозрению. Ежедневные, через каждые три часа доклады Васюкова отличались приятным однообразием: ищем, Станислав Ильич. Сети раскинуты так, что мышь не проскочит. Если маньяк действительно вернулся в Москву, он спекся. Желудев больше не верил генералу. В нем окрепло убеждение, что Никита явится сам, как обещал. Неизвестно как, но он это сделает. Мысль нелепая, но она логично вытекала из всех событий, связанных с Анитой. Никита придет, и наступит момент истины. Возможно, он, Желудев, откроет для себя что-то неведомое, о чем не подозревал доселе. Возможно, еще не все тайны жизни разгаданы. Мальчишка подтвердит или опровергнет это.
Его радовала компания чудовища, полностью разделявшего его уверенность в скором появлении Никиты. Бенуил днем и ночью храпел на полу возле входной двери либо пожирал на кухне съестные припасы из огромного финского холодильника, но иногда они беседовали. Станислав Ильич так и не обнаружил в чудовище ни единой нормальной человеческой черты, зато с тайным трепетом все больше и глубже ощущал его родным существом. По некоторым признакам и Бенуил душевно к нему потянулся. Во всяком случае, от него не исходило прямой угрозы ни в голосе, ни в жесте. Несколько раз Станислав Ильич начинал расспрашивать о его прошлом, но Бенуил мало что помнил. Когда-то давным-давно он ездил по России с бродячим цирком шапито, где у него было две роли. Днем сидел в железной клетке и изображал снежного человека, а по вечерам выступал на арене под именем француза де Буайе, знаменитого во всем мире пожирателя крыс. Как ушел из цирка и куда этот цирк подевался, Беня не знал, но вспоминал о том времени с блаженной гримасой, становясь похожим на анаконду, заглотнувшую барашка. Бенуил Елизаров не был идиотом. О многих вещах он рассуждал вполне здраво, хотя пользовался своеобразной лексикой. Иногда в его речь неожиданно вкраплялись книжные слова, к примеру, о своем нынешнем положении Беня сказал так:
— Мусавай хороший человек. Он помог мне найти себя. Теперь я знаю, зачем живу.
— Зачем же? — поинтересовался Желудев.
— Чтобы гадов давить, вот зачем.
Бенуил смело смотрел в будущее, в банке «Империал» у него был солидный счет, на старость он подумывал прикупить мыловаренный заводик.
— Почему мыловаренный, Беня?
Очень выгодное дело, объяснил Голем. Сырье, в натуре, дармовое, халявное. Падеж большой среди населения, все равно не поспевают хоронить. Трупаки на улицах и свалках — это неэкологично. Да еще беспризорная живность — стаи бродячих собак, кошки, полчища крыс и подвальных упырей, и все это можно пустить на переработку. Беня подсчитал: мыловаренное производство даст прибыль в двести — триста процентов. Желудев слушал его с восхищением. Пусть на низовом уровне, но Беня мыслил практически, в отличие от реформаторов из СПС, вечно витающих в облаках, оттого и утративших доверие у россиян.
В первый вечер Станислав Ильич предложил позвать девочек, чтобы немного расслабиться, но чудовище скривилось в презрительной гримасе.
— Одна грязь, не хочу.
— Почему грязь, Беня? Нам чистеньких пришлют, проверенных, с хорошими анализами. Не хочешь девочек, можно мальчиков.
— Я не животное, Стасик. Я токо по любви.
— Как это? — От удивления Станислав Ильич икнул.
Оказалось, у Бенуила и тут есть своя теория. В его представлении женщина, пусть даже она будет мальчиком, имеет право на его внимание, только если отдается бескорыстно, без всяких предварительных условий. Вдобавок с готовностью (тоже добровольной) умереть на ложе любви.
— Я их много перепробовал, — доверительно сообщил Бенуил. — Нынче редко кто понимает настоящую любовь. Бабки рубят, а мне это скучно.
Успели поговорить и о том придурке, которого ждали в гости. Обсуждали мирно, беззлобно. Станислав Ильич расспрашивал, какой он, чем отличается от других людей, которые сразу помирают, если пустить им кровь.
— Он вредный, поганый, — солидно толковал Бенуил, — но чего-то в нем есть. Навроде изюминки. Какая-то сила дурманная. Моя воля — в колыбели таких надо давить. Вон и девка твоя, Стасик, за ним потянулась, не устояла. Такие людишки еще вреднее, чем исусики.
Чудовище выражалось туманно, но Станислав Ильич, как ни чудно, совершенно его понимал.
— Про мою девку от кого слышал?
— Гы-гы-гы! Ты, Стасик, человек приметный, за корягу не спрячешься. Все дела на виду. Я об тебе раньше хужее думал. Обращался к Мусику, ежели чего, чтобы поручил тебя грохнуть. Люблю из вашего брата, из олигарха, кровищу пускать. Теперь-то вижу — ошибся. Обыкновенный жалкий сморчок — и больше ничего. От пацана прячешься, поджилки трясутся, воняешь, как клоп. Таких я не трогаю, не боись. Без меня Господь наказал.
— Чем же Мусавай лучше? — Станислав Ильич сделал вид, что обиделся.
— Его первого вешать надо, наравне с кириенками. Черная, гнилая кость в глотке Расеи. Дак ведь деньги платит, нельзя. Токо дурной пес кормящую руку грызет. Но дай срок — и с ним посчитаюсь.
Скотинка моя дорогая, ликовал в душе Станислав Ильич, все правильно понимаешь, хотя выразить толком не умеешь. Братишка неназванный, где же ты раньше был?
…Никита объявился чудно. Желудеву снился срамной, приятный сон, будто он идет по славному городу Парижу в окружении шумной толпы. И одновременно участвует в замечательном телешоу «За стеклом». Сверкают юпитеры, льется с небес негромкая музыка, ласкают босые ноги пушистые ковры. Постепенно он приближался к помосту, на котором лежит голая женщина восхитительных статей, которую он собирался оприходовать на виду у восторженных парижан. Суть чудесного сна была именно в этой женщине, воплощающей в себе все пороки мира и сулящей неслыханные наслаждения. Под крики и вопли: «Браво, Стас! Засади ей до самых печенок!» — она изгибалась, колыхалась, тянула к нему страстные руки, но в последний миг, почти войдя в ее лоно, он почему-то замешкался, растерянно спросил:
