Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Вспомни, как все происходило тогда, в 1982-м. Не показалось ли тебе странным, что опытный профессионал так нелепо попался, так глупо забывал разоблачающие его билеты в карманах и так далее? Я и сам был удивлен собственной небрежности, мне до того совсем несвойственной. С тех пор у меня было много времени все обдумать, и вот к какому выводу я пришел. Единственное, хоть и странное, объяснение: я попался потому, что подсознательно хотел попасться. Хотел, чтобы ты меня изобличила! Как только это произошло, я испытал колоссальное облегчение. Смешанное с ужасом, что ты меня прогонишь! Потому что, кроме тебя, мне никто не нужен был! Но вот твой этот худощавый частный детектив — это, конечно, было уже совсем лишнее. Неужели нельзя было обойтись без него? И ни за что бы ему меня не поймать, если бы не удивительная, невероятная случайность. Просто один шанс из тысячи. С другой стороны, как нас учили наши марксистские преподаватели, «случайность есть проявление необходимости» (впрочем, это Гегель первым придумал; вообще, все, что есть интересного в марксизме, взято у Гегеля).
Я в любом случае больше уже не мог. Как маг Кончис, я должен был отказаться от невозможного выбора, занять позицию пассивного сопротивления.
Делайте со мной все, что угодно, но я тут уже ни при чем. Я в этом не участвую.
Но если бы не ты, я бы еще мог долго колебаться, когда надо было срочно сказать: хватит. Баста. Спасибо, что ты помогла мне это сделать.
Оглядываясь назад на свою странную жизнь, я прихожу к неутешительному выводу: я ее выбросил псу под хвост. Впрочем, дело не только в моей профессии. Нет, тут почти всеобщая наша трагикомедия. Я тебе уже как-то цитировал рассказ Чехова «Скрипка Ротшильда». Там герой, деревенский гробовщик, терзается, что зря прожил жизнь. Не зная, какими словами это выразить, говорит: огромный мог капитал накопить, да не накопил.
«Жизнь прошла без пользы, без всякого удовольствия, пропала зря, ни за понюшку табаку; впереди уже ничего не осталось, а посмотришь назад — там ничего, кроме убытков, и таких страшных, что даже озноб берет. Все-таки обидно и горько: зачем на свете такой странный порядок, что жизнь, которая дается человеку только один раз, проходит без пользы?»
Но когда гробовщик умирает, от него остается все-таки кое-что: превосходная скрипка и память тех, кто слышал, как талантливо он на ней играл.
От меня остается то, что есть в твоей памяти. И еще Шанталь. Это тоже не так мало.
Мог бы я стать, наверно, большим актером. Или режиссером. Или драматургом. Или открытие феноменальное сделать в точных науках. Обладал ведь от природы немалыми способностями. На тестировании решил так называемую загадку Эйнштейна в голове секунды за три-четыре. Экзаменаторы не поверили, посчитали, что я заранее знал ответ, прочитал где-нибудь и запомнил методу. Я не стал с ними спорить. Потом посмотрел литературу — считается, что без бумаги эту задачу могут решить менее двух процентов населения. Но времени в среднем уходит от сорока минут до часа. Наверно, многого мог бы достичь, стать, например, нобелевским лауреатом в какой-нибудь области. Еще чем-то таким в историю войти, невероятно полезное что-то сделать. А вместо этого — пшик! Вовлекли меня в Игру. О, какой она мне казалась увлекательной! Как я был азартен!
Почему люди соглашаются на такое — вести двойную жизнь? Подозреваю, что большинством больших разведчиков движет именно азарт, страсть к игре. Но в таком случае почему не поиграть и за другую сторону? Или за две стороны сразу? Еще веселее! Я думаю, с некоторыми так оно и происходит. Был такой генерал ГРУ Поляков, который двадцать пять лет работал на американцев. Нанес колоссальный ущерб. Судя по всему, очень талантливый был человек, многие разведчики считали его своим наставником и учителем. И, кстати, фронтовик, бесстрашный герой войны. Когда американец Эймс его выдал, следователи все допытывались, почему он решил рискнуть всем, даже жизнью? И не могли понять. Сам установил контакт с противником. Денег не брал, женщин ему не подсовывали. Обид на советскую власть или на свое начальство не имел. Ни одной из привычных причин не находили. В своих объяснениях он пытался какую-то идеологию приплести, но это было крайне неубедительно. И где-то под конец бросил некую фразу про любовь к острым ощущениям. Но в это не захотели поверить. Знаешь, почему? Потому что мои коллеги не желают даже самим себе признаться, насколько большую роль природный авантюризм играет в этой профессии. В легальной разведке часто еще и обычный карьеризм и меркантилизм людьми движет. Но в нелегальной эти вещи значения не имеют. Дослужишься до полковника в лучшем случае и по возвращении на родину будешь почетным пенсионером. Никто после нелегальной работы за рубежом никакой карьеры не сделал. Материальное благополучие тоже достаточно относительное, не сравнишь с тем процветанием, которое могут дать удавшаяся служба в партийном или дипломатическом аппарате.
Но я не Поляков, я другой. Настал момент, и двойная жизнь начала тяготить. Вчера еще было увлекательно, интересно безумно. Но однажды утром проснулся, посмотрел на летнее утро за окном, на любимое лицо на подушке и вдруг понял: играть дальше не хочется. Тяжко, даже невыносимо.
И главное — чего ради? Ради какой высокой цели? Религия под названием всемирный коммунизм? Увольте! Ведь это — вранье. Капитализм тоже вранье, но все же меньшее. Вернее, так: пока он, капитализм, существует, себя не сознавая, как животное, он органичен и правдив, пусть и жесток, как органична, естественна и жестока природа. Но как только он начинает задумываться над своим существованием и предназначением, противопоставлять себя чему-то и позиционировать себя как идеологию, то тут же тоже начинает отдавать враньем.
Нет, никакой системе, никакой идеологии умный и хорошо информированный человек служить не может. Большим враньем можно заниматься только во имя большой правды. У коминтерновцев она была, у Филби. Вернее, они верили, что она была, и этого было достаточно. А когда опомнились, это уже не имело значения — жизнь все равно была прожита.
Что еще? Может, патриотизм? Это теоретически может работать. Но когда тебе так долго и упорно мозги опрокидывали, превращали в иностранца, то происходит раздвоение, и уже трудно понять, где же твоя настоящая, глубинная родина, к которой ты привязан тысячей невидимых нитей. Россия или Австрия? Руссланд или, может, Остеррайх? Березки или закаты над Дунаем? Что-то и на то, и на другое в сердце отзывается… Что сильней, как измерить? Сентиментальные воспоминания детства играют свою роль, тянут в русскую сторону, но, кстати, я, например, долго жил в детстве с родителями в Восточной Гэрмании. И это типично: в школу нелегалов обычно берут таких, кто с младых ногтей языком владеет, потому что во взрослом состоянии по-настоящему, как родным, языком овладеть почти невозможно (есть редчайшие исключения). У меня, например, проблема была только в том, чтобы акцент поменять — с верхнегерманского (хохдойч) на австрийский.
Ну и идиоматику тоже. И вот эта задача, вытравить хохдойч, потребовала долгого и упорного труда.
И все же какие-то ранние впечатления всплывают, снится что-то такое перед рассветом, теребит душу. И это при психологической подготовке в спецшколе используется, теоретически преподаватели понимают важность оселка, к которому надо бы прикрепить раздваивающуюся психику. (У нас имел хождение анекдот про нелегала, у которого обнаружилась скрытая ранее шизофрения, и он «расстроился»!)
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
