рваные овечек;
Подале, осердясь на коршуна,
Собака чей-то труп калечит (212).
Плач быка напоминает предсмертную речь Бориса Годунова, но воспринимать эту пародию следует так же серьезно, как и плач мертвой девушки, мечтающей, чтобы с ней «поговорили».
Крестьяне и скот, люди и животные, все живые существа — жертвы безумной Природы и, прежде всего, старого общества, которое не делало ни малейшей попытки изменить ее законы. За судьбу крестьян в первую очередь несет ответственность город, который забыл о них в погоне за удовольствиями и бесполезным, абстрактным знанием, не имеющим ничего общего с реальными проблемами жизни вообще и сельской жизни в частности. Они жертвы культурных и экономических факторов, которые веками препятствовали естественному ходу эволюции и исторического прогресса. Пришло, однако, время возвысить крестьянина до положения полноценного человека, а его животных по меньшей мере до его нынешнего состояния. И люди и животные в «Торжестве земледелия» стоят на пороге революционных преобразований, ставших возможными благодаря коллективизации сельского хозяйства и стоящей за ней научно-технической революции.
Пневматики, или люди духа
О том, что времена изменились, свидетельствует появление новых людей. В отличие от кулаков, это подлинные вожаки, которые заботятся о крестьянине и глубоко заинтересованы в «торжестве земледелия». В поэме эту категорию людей представляет Солдат (заглавная буква здесь указывает на то, что это положительный герой произведения, выступающий как полноценный представитель нового человека из народа). Это пневматик — антипод трусливого и набожного кулака. Он участвовал в революции и сражался на фронтах Гражданской войны и теперь не боится ни покойников (как видно из его смелого спора с предками), ни самой смерти, с которой не раз встречался на поле брани («…я во многих битвах / На скакуне носился лих» (208)).
Многие критики, как западные, так и советские, считали Солдата грубым материалистом, ограниченным «умником» и местным тираном, а не тем, кто он есть на самом деле: храбрым и простым солдатом русских сказок (где ему часто удается перехитрить смерть) и положительным героем многих современных поэме литературных текстов (см. главу 9)[199]. Правда, у него есть недостатки, о которых будет сказано позже, но, по существу, это солдат в федоровском понимании: после торжества социализма его ремеслом становится не война, а «священный научный милитаризм», то есть просвещение и пропаганда в сельском мире. Когда-то он был готов отдать свою жизнь за «святое дело» победы социализма, а теперь, не колеблясь, пожертвует собой в бою с отсталой природой и отсталой деревней. Его прометеевская сущность проявляется в четвертой главе в столкновении с chorus infernalis[200] разгневанных предков.
В этом споре он недоумевает: что хорошего в том, что матерь-природу высасывают досуха ее «младенцы» — безответственное человечество? В чисто федоровском духе он настаивает на необходимости выйти из беспомощной зависимости от матери, которая сама нуждается в поддержке. «Младенцы» должны стать взрослыми сыновьями и дочерьми, способными заботиться о своей матери. Иначе говоря, Солдат «справедливо» утверждает, что человечество должно приступить к осуществлению советской версии общего дела, начав обобществление земли, претворение в жизнь пятилетних планов и модернизацию земледельческой техники. Солдат бросает вызов привычке предков к молчаливому согласию на сохранение статус-кво. Допуская, что правда предков, возможно, была уместной, когда они были живы, он объявляет, что теперь она «обернулась / в косных неучей усердье» (219).
В данном случае Солдат рассуждает «здраво», но временами он чересчур агрессивен в своем желании преобразить мир. Но еще до окончания поэмы он станет достойным предводителем сельчан. Общее дело не может быть начато безупречными людьми — в Старом мире их было мало. Солдат ведет себя грубо и неотесанно и явно ставит себя выше мужиков, по крайней мере в начале поэмы. Поэтому он сперва производит на крестьян двойственное впечатление:
Вон — солдат идет багровый
От сапог до головы.
Посреди большого стада
Кто он — демон или бог?
И звезда его крылата,
Блещет, словно носорог (222).
Ответ на этот вопрос таков: Солдат — не демон, но, скорее, «бог», который хочет помочь освободить обитателей деревни от их нынешнего жалкого состояния. Шествующий «посреди большого стада» (крестьян и / или скота), Солдат кроваво-красен не потому, что желает нового кровопролития, а потому, что солнце, этот «красный атом возрожденья» (222), заливает его светом зари. Он всецело на стороне «новой жизни» и размышляет, как возвысить людей от скотского до человеческого состояния. Иными словами, он играет роль «моста» (в ницшеанском смысле), помогающего сельчанам в достижении новой ступени развития. Следуя за «крылатой звездой» новой эры, он отвергает кроткую Вифлеемскую звезду, предпочитая покорности действие, а неподвижности обновление. Как бы ни был Солдат груб («носорог»), его выбрала сама история, чтобы помочь осуществить дело. Вовлеченный в события, которые вначале выходят за рамки его понимания, он постепенно становится, как и его предшественники у Блока, «апостолом» или даже «пророком» новой эры. Он в самом деле обладает удивительным даром предвидения грядущих событий.
Так, он рассказывает животным — сельским коням и быкам, с которыми он беседует как с равными, — что после ссоры с предками видел пророческий сон. Этот сон — самое настоящее откровение в почти что библейском смысле этого слова: перед Солдатом «вдруг открылся небосклон», и там, в глубинах небесных сфер, перед ним предстал мир будущего, где «жизнь всегда здорова» (222). После этого видения «Солдат-носорог»[201] меняется и становится провидцем, который понимает, что коллективизация преследует куда более дерзкие и возвышенные цели, чем простое перераспределение земли и имущества. Подлинное торжество земледелия — это победа жизни над смертью.
Бессмертное человечество
Крестьяне и сами начинают понимать, что освобождаются от чего-то большего, чем бремя экономической эксплуатации. И это их предчувствие великих перемен подтверждается в конце поэмы «похоронами сохи» и «приветствием трактора». Праздничное настроение, вызванное этими событиями, объясняется не только надеждой навсегда покончить с технической отсталостью и бедственной жизнью: все ощущают, что это символические похороны самой смерти и приход воистину новой жизни. Ритуальное погребение старого деревянного плуга символизирует освобождение от всего, что присуще изжившему себя Старому миру, в том числе и от смерти. Символическое значение ритуала похорон сохи усиливается тем, что он, возможно через посредство хлебниковских текстов, ассоциируется с древним народным обычаем — Масленицей с ее «веселыми похоронами зимы», сезона смерти (ср. [Ldnnqvist 1979: 82–84]). Но если похороны смерти на Масленицу не являются окончательными — ведь зима возвращается вновь и вновь, — то похороны «костляво-деревянной» сохи в
