от меня. Говорила: на три дня, а проторчала у вас все десять. Зато, если вам понадобится пристанище, мой дом к вашим услугам. Спасибо, Антонин! Спасибо, Липочка! Особенно, конечно, я ценю твое бесстрашие. Потому что давным-давно замечено, что подруг в семейный дом пускать нельзя. Змеи они, эти подружки.
Как Ия ни старалась, расшевелить Свешниковых было невозможно.
— Ну вас, — сказала она наконец. — Я пойду. А вы тут доругивайтесь. Очевидно, выясняли отношения?
— Обожди, — сказала Липочка. — Посиди минутку. Антонин, давай скажем ей. Ийке можно.
— Как хочешь, — сказал Свешников. — Секретов во всем этом не вижу, в общем-то,
— Иинька, — заговорила Липочка, — можешь себе представить: при ходит один тип и предлагает Антонину сочинить какое-то коллективное письмо…
— Куда, кому? О чем?
— В верха. О том, что надо демократичней, свободней…
— Не вздумайте, Антонин, связываться, — сказала Ия. — Это только разговор, что в верха. А его, это письмо, немедленно в зарубежное радио, в газеты, в журналы!.. Обычная антисоветчина. А что это за тип?
— Просто удивительно! Ты его, между прочим, знаешь. Богородицкий.
— А, великий русофил! У Зародовых тогда был, у моей мамочки и приемного папочки. Не связывайтесь.
— Да ведь сам пришел. Мы его не звали. — Липочка пожала плечами.
— Звать не звали. А повод все-таки дали, и ему и всяким подобным.
— Какой же? — спросил Свешников.
— Не сердитесь на меня, Антонин, — ответила Ия, — но я вам скажу правду. Вы мне, несмотря на все ваши чудачества, очень симпатичны, и поэтому я скажу правду. Я, например, если бы была в чем-то недовольна Советской властью, обратилась бы именно к вам, ища единомышленников.
.— Ну, уж это слишком!
— Нет, не слишком. Зачем вы так демонстративно путаетесь с зарубежной камарильей? Я тут, оставаясь поздними вечерами, отвечала на десятки звонков всяких говорящих с акцентом. «Господин Свешников» да «мадам Свешникова».
— Но ведь, кроме работы и платы за нее, меня с ними ничто не связывает! — загорячился Свешников. — Ничто!
— Верю. Но почему же тогда это же самое, работа и плата за нее, не связывает вас с вашими соотечественниками? Обиделись на них за что? Надулись? Вот по логике вещей к вам и обращаются за единомыслием другие.
— И представь, Ийка, представь! — Липочка даже вскочила с дивана. — Вы же ведь, говорит, сын врагов народа! Расстрелянных! Услышал звон и вписал в свою книжечку.
— Я не хочу быть советчицей, прорицательницей, потому что нет на свете более безответственного дела, чем дача советов. Но все же скажу: Антонину надо поотчетливей заявить себя. Вы, Антонин, талантливый человек, вы не должны ходить кривыми дорогами, нельзя, чтобы на вас делали ставку темные типы. У них свое, у вас свое. Не позволяйте связывать ваше имя с их именами.
— И представь, Иичка, он еще ссылался на антисоветское «обращение» эмигрантов «К интеллигенции России», которое минувшей зимой из Мюнхена рассылали по нашим советским адресам. — И Антонину, конечно, прислали?
— Прислали. Я его в мусоропровод сунула.
— А кто подписал то сочинение?
— Человек двадцать. Некоторых запомнила.
— Ну-ка!
— Какой-то Вейнбаум…
— Редактор газетенки на русском языке! — подхватила Ия. — Роман Гуль, поди? Редактор «Нового журнала».
— Верно, верно!
— Всякие там Александры Шики, Борисы Зайцевы, Глебы Струве… Все ясно, друзья мои. Одно не ясно, почему Мюнхен. Эти братья в основном проживают на американской земле. Почему же Мюнхен? Надо будет спросить Булатова. Он эти штучки знает.
— Кого, кого? — переспросила Липочка. — Какого Булатова?
— Василия. Василия Петровича Булатова. Писателя.
— Ты с ним знакома?
— Немного да.
— Но говорят, что это жуткий человек!
Ия засмеялась.
— Желчный, злобный, — продолжала Липочка. — Догматик до мозга костей. Сталинист!
С каждым новым эпитетом, выдаваемым Булатову, Ия смеялась все веселее.
— Но ты же убедилась, что это такое — «говорят», Липа. Говорят даже, что родители Антонина репрессированы как враги народа.
— Это объяснимо. В этом сам Антонин виноват. Он так думал когда-то и так о них высказывался. Ты же эту историю знаешь.
— Ну, а Булатов ничего о себе не выдумывал. Все о нем выдумали другие. Вот такие, как этот! — Ия постучала пальцем о стол, полагая, что Богородицкий сидел именно за ним. — Нет, с Булатовым вас надо, надо познакомить.
— Избави бог, избави бог! — Липочка даже руками замахала, открещиваясь от подобной возможности. — Этого еще нам не хватало!
— Да, этого вам не хватало и не хватает. Как не хватало и мне.
— Ия, ты очень странно говоришь о Булатове, очень странно. Так, будто ты в него влюблена.
— Ну, а если?… Так что? Запрещается?
— А Феликс? Я тебя зря с ним знакомила?
— Феликс — чудесный человек. Очень приятный, хороший. Но я с ним не смогу.
— Может быть, мне выйти? — сказал Свешников. — У вас начинается профессиональный бабий разговор. Не хотелось бы стать совладетелем ваших тайн.
— А это не тайны, — ответила Ия. — Просто надо иметь элементарную порядочность. Феликс во многом еще мальчишка, хотя уже успел и жениться и разойтись. А я… Я сильно попорчена моей трудной жизнью. Не Булатов, а вот я действительно злая, желчная, нетерпимая.
— Все ты сочиняешь! — сказала Липочка.
— Нет, правда. Я чувствую, что характером сильнее Феликса. И что же это будет? Ужас будет. Это же очень плохо, когда мужчина подчинен женщине.
— Как я, например, — сказал Свешников, ухмыляясь.
— Да, — согласилась Ия. — Но у вас это не потому, что Липа уж очень сильна. А просто потому, что вы, Антонин, еще слабее ее.
— Хорошо, — сказала Липочка. — В твоих рассуждениях есть правда. Мне, например, часто невмоготу решать вопросы жизни в одиночку. Злюсь на Антонина за то, что он все на меня переваливает. Хотелось бы побыть за крепкой мужской спинищей.
— Выходи за Богородицкого, — сказал Свешников. — У него спинища двухметровой ширины.
— Когда в зимней шубе, — ответила Липочка. — А в рубашечке-то он не столь могуч. И не нужна мне его спина. Обойдусь твоей. Но по временам все-таки бывает досадно. Видимо, женщине свойственно искать заслон от житейских невзгод. Когда-то мужчина заслонял ее собой от динозавров…
— Во времена динозавров человека еще не было, — сказал Свешников.
— Хорошо, не от динозавров, так от саблезубых тигров и мамонтов. А теперь…
— А теперь, — подхватила Ия, — мужчина должен защищать и жену и себя от Богородицких.
— Богородицкий что! — сказала Липочка. — А вот от монтеров, от водопроводчиков, от кровельщиков, от всех этих ужасных обдирал, у которых цены менее чем десятка ни на что не существует. Кран не завинчивается — десятка, пробки перегорели — десятка, крыша потекла, залезть на нее взглянуть — десятка. А починять — тут целую охапку десяток гони. Вот от кого надо бы меня защищать.
