Книга Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

Тот судорожно сглотнул слюну, словно его горло внезапно пересохло.

– Я сделал все что мог, поверьте! Я просил за вас, говорил, что вы искупили свою вину, особо указывал, что дал вам честное слово дворянина и не могу взять на душу смертный грех клятвопреступления. Он в ответ заявил, что возьмет этот грех на себя, а мне не о чем беспокоиться! Ну, что тут можно поделать?! Он Правитель, а я хоть и член Совета, всего лишь его подданный…

– Я… Я понимаю, ваше сиятельство… Благодарю вас за то, что защищали меня, – голос Трюкача, хоть и задрожал, все же прозвучал достаточно твердо, и Хольг едва удержался от одобрительного возгласа.

«Точно, я не ошибся! Он именно тот, кто мне нужен!»

– Не отчаивайтесь, еще не все потеряно! Мне удалось добиться отсрочки. Если вы, Гийом, проявите усердие и преданность, помогая мне выполнить очень важное поручение Правителя, он может отменить приговор.

Трюкач встрепенулся, подался всем телом к графу:

– О каком поручении идет речь, ваше сиятельство?!

* * *

Невысокая стройная девушка с красивым бледным лицом осторожно присела на пол, прижавшись спиной к стене и поджав скрещенные ноги, немного поерзала, выбирая позу удобнее.

– Я могу начинать, сестра? – нетерпеливо спросил Кайенн.

– Начинай, брат!

Во время ритуала о родственных либо дружеских связях полагалось забыть. Здесь, в этой запертой комнате, сейчас были не отец и дочь, даже не учитель с ученицей, а равноправные маги. Прекрасно знающие, что их ждет в случае разоблачения.

Мало того, молодая магичка была не просто Ясновидящей, а Истинно Ясновидящей, к великой гордости и радости отца: Кайенн не уставал возносить хвалу богам за то, что его дочь может входить в это состояние каждый раз, когда возникала настоятельная необходимость, а главное – без приступов мучительной, нечеловеческой боли…

Аккуратно и в строгом соответствии с тайным знанием было проделано все, что непосредственно предшествует ритуалу. Запертая комната с наглухо занавешенными окнами осветилась волшебным светом магического шара, пальцы свисавшей правой руки коснулись кусочка угля на пергаменте, прозвучали ответы: «Готова!», «Даю!», «Знаю!», «Клянусь!». Когда же напряженный, как перетянутая струна, Кайенн произнес: «Смотри и говори!», девушка внезапно вздрогнула всем телом, а ее глаза так широко раскрылись, что чуть не вылезли из орбит:

– Ах!

– Что тебе открылось, сестра? – тут же спросил Кайенн, невероятным усилием воли подавивший естественный отцовский инстинкт, который чуть не заставил его подскочить к своему ребенку, прервав ритуал Ясновидения.

– Какая сила! Какая мощь! Какой глубокий ум! Это что-то невероятное!

– О чем ты говоришь, сестра?

– Я вижу человека, сидящего на троне Правителей. Но это не Ригун… Он возвышается над ним, как гора над крохотным бугорком!

– Что это за человек, сестра? Ты знаешь его? Видела когда-нибудь?

– Нет. Но… Но я… Я могла бы полюбить его. Даже наверняка бы полюбила!

– Почему? – тут же поинтересовался Кайенн, в котором отцовская любовь и страх за дочь едва не заглушили одну из главных заповедей мага: во время ритуала проявлять спокойствие, ни в коем случае не отвлекаясь на посторонние мысли.

– Он очень сильный. Не только мышцами, нет… У него могучий ум. Огромное обаяние. Он вовсе не красавец, но перед ним невозможно устоять… И еще… Я чувствую… Нет, я не хочу… Я не должна… Это грех… Так нехорошо, неправильно… Ну и пусть! – вдруг с каким-то исступленным бешенством выкрикнула девушка, и ее глаза сначала вспыхнули ослепительно-ярким огнем, потом, закатившись, быстро начали тускнеть.

– Пиши, кто он! – закричал Кайенн, ощущая, как его спина словно покрылась ледяной коркой, в то время как сердце обливалось горячей кровью.

Сквозь навернувшиеся слезы он смутно, нечетко видел, как пальцы дочери движутся по пергаменту. Потом она уронила уголек, судорожно вздохнула, совсем по-детски прошептав: «Мама!», и соскользнула по стене, бессильно распластавшись на полу.

Отец, скрипнув зубами, выдернул лист пергамента из ее пальцев.

Он долго и зло вчитывался в два слова, обозначавшие титул и имя неизвестного ему человека. Сейчас он испытывал к нему такую неприязнь, граничащую с самой настоящей ненавистью, что на ум даже пришел испуганный вопрос: «О боги, неужели я ревную?!»

Потом, опомнившись, торопливо начал прятать магические предметы.

* * *

«Сир!

Без греховной гордыни, но и без ложной скромности сообщаю: мои усилия принесли плоды, и в скором времени под властью Вашего Величества окажется новая провинция. Наша же мать-церковь обретет множество новообращенных рабов Великого Маррнока, да будет прославлено имя Его на вечные времена.

Слабость и неспособность верховной власти, беспредельное своеволие высшего дворянства, неслыханный прежде разгул преступности и полное бесправие податных сословий – все это привело к потере управления, поставив Вельсу на грань новой Великой Смуты, за которой почти наверняка последовал бы распад государства минимум на две части (может быть, на еще большее количество частей). Правитель Ригун не обладает ни силой воли, ни должным умом; он лишь беспомощно взирает на воцарившийся в его государстве хаос. Ежедневно наблюдая горькие плоды его слабоволия и нерешительности, я имею лишний повод горячо благодарить судьбу, что Эсаной управляет такой мудрый и могущественный государь, как Ваше Величество! Смиренно прошу не принять это за грубую лесть, сир.

Эгоизм членов Тайного Совета не знает предела. Им даже не приходит в голову простейшая мысль: их склоки и интриги ослабляют собственное государство. Хвала Великому Маррноку, помрачившему их разум! Эти безумцы помогают нам, сами того не понимая. Единственный же человек, обладающий бесспорным умом и проницательностью – граф Хольг, – для нас не опасен, ибо играет в Совете роль изгоя. Его ненавидят и презирают за образованность и увлечение неподобающими, с точки зрения этих глупцов, занятиями.

Видя полную неспособность членов Совета, один житель Вельсы решил исполнить их обязанности и спасти свою страну от неминуемого распада и кровопролития. Сир, наверное, Вам покажется невероятным, невозможным, что им оказался даже не дворянин, а простолюдин. Более того, презренный вор и разбойник! Умоляю не счесть это плодом моей фантазии или бредом больного. Клянусь, я в добром здравии и ни в коем случае не позволил бы себе увлечься воображением, отправляя донесение своему государю, да еще когда речь идет о столь важных вещах.

Да, спасителем Вельсы решил выступить вожак ее преступного мира, по имени Джервис, возглавляющий так называемое „Первое Семейство“, то есть, попросту говоря, самую крупную и хорошо организованную шайку. На последнем тайном собрании главарей Четырех Семейств он изложил свой замысел. Суть