когда немного вас узнала, решила… Я понимаю, что это некрасиво… — стыдилась произнести она прямо-таки непроизносимое.
— Решила нас использовать, чтобы защитить свой колхоз, — закончил за неё Макс. — Купила им покой за безделушки.
— Может, для тебя мои люди и сами всего лишь безделушки! — обиделась Маняша. — Но это моя семья. Самая настоящая. Они мне верят. А у меня, кроме тебя и бабули… и Мишки больше никого нет, кто бы в меня так верил. Даже отец с мамой считают меня…
— Успокойся, — сжал он её сильней, вообразив, что это лучший способ угомонить закипающую женщину.
— Пусти! — принялась отбиваться Маняша.
— Треть жизни снёс, — укорила Яра могучего олуха. — Руки не распускай. Жених.
— Ты обещала сегодня выйти пораньше, — напомнил приободрившийся Тур.
— Обещала, — буркнула Маняша, всё ещё дуясь.
Неужели им — таким умникам — так-таки непонятно? Это же проще пареной репы: она впервые в жизни почувствовала себя нужной и очень важной. Для целой кучи людей, которым стала защитой и самой настоящей опорой. Людей, которые, кроме неё, вообще никому не нужны.
Она. Замкнутое в своих комплексах недоделанное создание. Чувствующее себя порой в родном доме каким-то домашним питомцем. Прожигающее дни и целые месяцы драгоценной, уходящей сквозь пальцы жизни в пустых мечтах о чём-то значительном. Что она может и должна сделать.
— Я бы кого угодно использовала, чтобы защитить свой колхоз, — преспокойно выдала Яра. — Без зазрения совести. Кстати, Маш, не хочешь посмотреть пару островов? Предвидя твои сомнения, предупреждаю: необитаемые. Никого выселять не придётся. Оба недалеко от твоего погибшего гнёздышка. С одного вообще материк видно. Или всё-таки поместье рядом с Бесогоном? Нам так было бы спокойней.
— Почему? — вновь насторожилась Маняша.
Она уже почти сомлела под рукой Макса: даже в капсуле ощущала, как его широкая ладонь гладит её по затылку и спине. Во всяком случае, так сильно воображала, что ощущает.
— Мы тебя любим, — задумчиво протянула Яра, глядя сквозь неё. — Тот редкий случай, когда судьба свела нас с замечательным человеком. И мы беспокоимся.
— К тому же, история с квестом для тебя на этом не закончится, — раздалось за спиной просто убийственное предупреждение.
Маняша постаралась взять себя в руки, хотя в душе всё моментально встало на дыбы. Как не закончится? Почему? За что?
— Если я не обернусь, он исчезнет? — спросила она у Макса.
— К сожалению, нет, — разочаровал её Кац, выплывая из-за Яры, и добил окончательно: — Гипатия успела расшифровать вводную часть инструкции. Запуск процесса освоения технологии изготовления огнестрела завязан на том, кто получил квест. Прости, — присел этот гад на корточки перед окаменевшей помещицей без поместья. — Этого мы не знали. Даже не предполагали, что такое условие вообще может быть…
— Я хочу домой, — пробормотала Маняша. — Простите.
И вышла из игры. С неё на сегодня хватит.
Макс примчался уже через полчаса. Лёжа в ванне, Маняша слышала, как они с бабулей возятся на кухне. Слов не расслышать, но голоса вполне себе довольные. Анна Иоановна даже изволила пару раз посмеяться над чем-то: благосклонно и ободряюще. Выбор внучки явно понравился этой придирчивой опытной и страшно мудрой женщине.
Маняша вовсе не выкаблучивалась, продолжая упорно залегать в ванне. Не капризничала и не набивала себе цену. Она всего лишь пыталась отыскать в себе так знакомые и ненавидимые черты привычной гордыни. Выходить с ними на встречу с Максом никак нельзя: её понесёт. Требовалось их утопить немедля и переступить порог с чистым сердцем.
— Не пытайся утопиться! — забарабанил он в дверь, хотя ту никто и не запирал. — Выходи или я вторгнусь! А мне бы не хотелось шокировать Анну Иоановну.
— Почему бы и нет?! — донеслось из кухни ироничное благословение.
— Выхожу! — буркнула Маняша. — Подумать не дают.
— Думают в соседней кабинке! — издевательски напомнил Макс.
Но терзать дверь перестал.
— Пойду, полежу немного, — оповестила бабуля, едва Маняша вплыла в кухню. — Надеюсь услышать отсюда звуки поцелуев и мурлыканье, а не звон бьющейся посуды. У нас её и без того негусто.
И она действительно ушла. Ещё и дверь за собой прикрыла.
— Злишься? — привычно уточнил Макс, катая по столу пробку от красного Краснодарского «Кюве».
Остатки которого подмигивали утонувшим в высоком бокале солнечным зайчиком. Второй бокал мусолил губами вновь провинившийся жених.
— Как-то всё двояко, — честно призналась Маняша, вытаскивая из навесного шкапчика чистый бокал. — С одной стороны, опять наврал. С другой… ну да, приятно, что ты так хорошо обо мне думаешь. Давай поедим, — попросила она, присаживаясь за поспешно накрытый импровизированный праздничный стол.
— Давай, — наплевав на романтику момента, ухватился за ложку Макс. — Пока дождёшься от тебя прощения или проклятий, с голода сдохнуть можно.
Они дружно и молча набивали животы, обмениваясь говорящими взглядами людей, научившихся обходиться без слов. Бабуля утверждает, что так бывает лишь у родственных душ. Даже если те пока едва знакомы. И у них это сложилось почти с первых часов после знакомства.
Наконец, Маняша сдалась первой: отвалилась на спинку стула и погладила битком набитый живот:
— Боже! Как хорошо.
— А ночью будет ещё лучше, — обнаглел обожравшийся жених. — Анна Иоановна отпустила тебя до утра.
— Ты что?… — ужаснулась Маняша, выпучившись на закрытую дверь.
— Да, я признался, что обесчестил её внучку, — решительно признался Макс, многозначительно тыкаясь коленом в её ногу под столом. — И попросил твоей руки.
— Отдала? — заподозрила неладное невеста.
— Сразу же, — похвастался жених. — И переехать согласна. Ей мой район больше нравится. Особенно Енисей из окна. И набережная.
— Как-то всё… быстро, — вздохнула Маняша, кроша хлеб, за что ей постоянно попадало от бабули. — Я и повзрослеть толком не успела.
— Ты научилась прощать, — как-то не слишком весело усмехнулся он. — Куда уж взрослей? У меня у самого с этим пока не очень. — Так что? — встряхнулся Макс, уставившись на неё выжидательным взглядом анестезиолога, вкатившего пациенту наркоз. — Ты выйдешь за меня?
— А, вот возьму, и выйду! — не без куража бросила ему вызов Маняша. — Только после не жалуйся, что не на ту напал.
— На самую ту! — обрадовался он и полез через стол целоваться.
В голове тренькнула струнка жгучего страха за свою глупую бесшабашность. Всё-таки не прогуляться собралась — замуж. Нестерпимо захотелось забраться в старый бабушкин шкаф, что занял почётное место в новой гостиной.
Дерево сладкого медового цвета, древние трещины, современный лак. Аляповатая в чём-то наивная резьба: завитушки, единороги, гербы со львами, похожими на белок. И скрипучие бронзовыми витые задвижки.
Бабушкина память — теперь уже капитал желанных правнуков, на которых она обзаривалась. Анна Иоановна-то ещё ого-го-го! Она и праправнуков дождётся.
— Иго-го-го, — пробухтела под нос Маняша, прислушиваясь к «задверью».
Не успевшему стать родным
