почти забыть про Шентона. Пока как-то вечером тот не объявился у него в доме.
— Пошли со мной, — приказал тогда Тоби. Пистолет у него в руке сверкал в лунном свете, и было что-то у него в голосе, отчего Ной не осмелился перечить.
Они подъехали к какому-то дому и остановились чуть в стороне. Было уже сильно за полночь, на улицах тихо. Оба подкрались к боковому окну. Шентон выдавил стекло, и они залезли в ванную комнату.
— Жди здесь, — шепнул Шентон, после чего натянул на лицо лыжную маску с прорезями для глаз.
А потом Дикин услышал крики. Гневные мужские, умоляющие женские. Зажал уши руками, пытаясь заглушить их, но без толку. Половина его хотела уйти, другая половина знала, что он должен вмешаться. Остановить Шентона, сделать что-то. Хоть что-нибудь. Он же коп, в конце-то концов! Полиция. Но старый страх с того первого убийства пригвоздил его к месту. Ной не хотел смотреть на то, что делает Шентон.
После того, что показалось часами, дверь ванной открылась, и Ной вздрогнул. Там стоял Шентон, безмятежно жуя сэндвич. В другой руке он держал дешевый пластиковый фотоаппарат «Поляроид».
— У меня для тебя угощеньице, — произнес он, так небрежно, как будто речь шла о кружке пива в пабе. Поднес сэндвич ко рту и откусил еще кусок. Стал жевать, глядя на Ноя и наслаждаясь тем, что заставляет его ждать. Проглотил. — Пошли со мной.
В доме теперь было тихо. Сердце у Ноя глухо колотилось в груди, пока они проходили по коридору и дальше через открытую дверь в полутемную гостиную.
Работал телевизор с выключенным звуком, на экран было наброшено полотенце, так что лишь его тусклое свечение наполняло комнату. И в ней царил полный разгром. Перевернутая мебель, разбросанные бумаги, осколки стекла от разбитого буфета разлетелись по полу… Какие-то коричневые ошметки усеивали ковер, и Дикин оцепенело подобрал один из них, повертел в руке. Древесная кора.
В центре всего этого на животе лежала женщина, полуголая — руки связаны за спиной, повернутое набок лицо полностью закрыто волосами.
— Я не… — начал было Ной, но вышло у него это совсем слабо и пискляво. Шентон лишь поднес палец к губам, приказав ему не шуметь.
Повел Ноя от женщины в сторону спальни. Открыл дверь, показал на мужчину на полу. Тот тоже был связан, с повязкой на глазах, и тяжело дышал через нос. Мужчина услышал, как открывается дверь, и повернулся, насколько сумел, без толку дергаясь в путах.
У Ноя перехватило дыхание, и Тоби отволок его за порог.
— Что ты натворил? — прошипел Дикин за пределами комнаты. — Это же Нат Гриффин! Ты совсем чокнулся?
Лихорадочно обернулся на закрытую дверь, а потом на женщину на полу гостиной.
— Это… это Миа?
— Была, — с коротким смешком отозвался Шентон.
— Ты ненормальный, — ухитрился выговорить Ной, прежде чем почувствовать резкую боль в животе. Переломился пополам, задохнувшись от удара, ошеломленно поднял взгляд. Поведение Шентона полностью переменилось. Его лицо исказилось от гнева, руки, прижатые к бокам, сжались в кулаки.
— Думаешь, я не заметил? — глумливо процедил Шентон. — Как ты неровно дышишь к нашему драгоценному старшему детективу-инспектору Эллиотт? Я-то вижу, как ты за ней повсюду таскаешься, бродишь за ней, как щенок в любовной горячке! Меня уже тошнит, как они с тобой обращаются!
Ной коротко хватил ртом воздух, глаза все еще слезились после удара.
— Я слышал, как они смеются у тебя за спиной, Эллиотт и Гриффин! Как называют тебя жалким и никчемным, как говорят, что толку от тебя в группе ни на грош…
Ной молча замотал головой.
— Уж поверь мне, Ной. Она думает, что ты — ничто. Ничто!
Шентон продолжал говорить, отравляя ему мозг. Те же самые слова, которые он слышал всю свою жизнь. Жалкий. Никчемный. Только место зря занимает. Не стоит даже поминать про такого. И чувствовал, как в нем нарастает гнев. Бесполезный, бессмысленный гнев. Как напрягаются мускулы, как кровь шумит в ушах.
Пока Шентон не вложил ему в руку какую-то увесистую деревяшку и не толкнул его обратно в комнату. И Ной выместил свои тридцать семь лет беспомощности, подавленной ярости и одиночества на беспомощном Нате Гриффине — чувствуя, как горячая кровь брызжет в лицо, слыша, как ломаются кости, пока через какое-то время тот не замер без сознания на полу. Ной не сумел сдержать судорожных всхлипываний, полено выпало у него из пальцев.
Он услышал, как Шентон входит в комнату у него за спиной. Увидел, как тот апатично тыкает безжизненное тело Гриффина ногой.
— Теперь она уже никогда не полюбит тебя, — с театральным вздохом произнес Шентон, и Ной ощутил страх, тягучий ужас от того, что натворил. Тоби был прав. Любые его надежды относительно Кары теперь улетучились без следа.
В тот момент он понял, что его жизнь кончена. И возненавидел Тоби Шентона.
* * *
Тоби барабанит пальцами по столу в допросной. Дикин обжигает его взглядом — ему едва под силу находиться с тем в одной комнате.
— Я признался, — шипит Ной. — Таков был уговор.
— Да, неплохое получилось признание. И довольно правдоподобное — ведь все, чего хочется никчемному нытику вроде тебя, — это запомниться чем-нибудь выдающимся. Но мы ведь еще не закончили, согласен? Все-таки это был мой день.
Ною видно, как в глазах Тоби просыпается ярость — характерный признак того, что тот теряет свою обычную сдержанность.
— Моя мать бросила меня, когда мне было три года! — буквально выплевывает Шентон. — Первого февраля одна тысяча девятьсот девяностого года.
Он бьет кулаком по столу на каждом слове, его длинный худой палец нацелен Ною в лицо.
— Оставила меня с этими уродами! — продолжает Шентон с красным от ярости лицом. — И это должен был быть мой главный шедевр, Ной. Чтобы порадовать эту суку. Одна девица? Всего одна? Я хотел большего — чтобы и та, другая, висела там рядом с ней!
Дикин всегда смутно улавливал какую-то неведомую мотивацию, скрывающуюся за планом Шентона. За этой его зацикленностью на строго определенной дате.
— Какая банальщина! — рычит Ной. — Переваливать вину со своей прогнившей башки на отсутствующую мать! По крайней мере, найди мужество это признать. По крайней мере, возьми на себя ответственность за то, что ты сделал! Да ты просто наслаждаешься этим, поганец! Ловишь от всего этого кайф! Как раз потому ты пытаешь. Как раз потому насилуешь.
Шентон насупливается при этих словах, его губы кривятся от отвращения.
— Никто не рождается воплощением зла, Ной. Тебе-то уж следует это знать. Тебе потребовалось мое влияние, чтобы ты убил. И это
