не спешил. И лишь когда Дунья встала, собираясь уходить, он тоже встал и тогда ответил ей:
– Дунья, твоим подельникам показалось мало, что они прогнали меня из моего дома, так теперь они и оттуда хотят согнать? Я и так ушел на свой последний рубеж. Больше мне идти некуда. А вы, я вижу, никак не хотите оставить меня в покое. Ну да ладно, чему бывать, того не миновать, посмотрим, что из вашей затеи выйдет. Только вы не думайте, на свете нет ничего вечного, и ваше сегодняшнее благополучие в один прекрасный день может уйти так же, как и пришло. Не стоит размахивать палкой и кидаться на людей, как ни говори, а палка имеет два конца, и одним концом может ударить и по вам. Это же бумеранг, помните об этом!
После этих слов Дунья поняла, что Хасар не только не отрекся ни от одной своей мысли, он попросту не захотел ее услышать.
– Ну что ж, смотри сам, мы-то хотели помочь тебе… – уходя, с обидой в голосе разочарованно произнесла Дунья.
* * *
А на работе Хасара ждала другая новость…
После прошедших волнений мнение людей на этот счет разделилось надвое. Большинство было на стороне мятежников, считало, что люди поступили правильно. «Что же будет, если каждый новый руководитель начнет делить город по своему усмотрению, да распродавать землю! А на людей им что, наплевать?» Другая часть людей считала, что просто народ никак не может привыкнуть к новым порядкам, ведь капитализм свалился на них, как снег на голову, вот они и растерялись.
– Раз наступил капитализм, он заставит всех жить по его правилам. Иначе и быть не может, мир капитала стоит на купле и продаже. Они будут скупать все, что им захочется, точно так же и продавать будут все. Мир капитала не сегодня появился, испокон веку богатые еще больше богатели за счет эксплуатации бедных, ну а бедные, они как были бедными, так ими и остались…
Короче, в городе только об этом демарше несогласных и говорили. Те, кто все еще занимал высокие посты, вместе со своими приближенными горячо поддерживали хякима.
Несмотря на это, этот случай заставил задуматься и тех, кто работал в самом хякимлике. Сам хяким на какое-то время отложил подписание бумаг, связанных с приватизацией. Завоз стройматериалов в дачный поселок был также приостановлен. В городских организациях прошли собрания, на которых происходило коллективное осуждение протестующих.
На одном из таких совещаний в городском хякимлике при рассмотрении этого вопроса Гасан Алиевич узнал, что среди выступавших был и его работник. Боясь, что его могут по старости отправить на пенсию, он сразу же взял слово и выступил с резким осуждением поступка Хасара, после чего спешно уехал оттуда.
– Такому человеку не может быть места в нашем дружном коллективе. Этот человек, которого отовсюду изгнали, к нам пришел совсем недавно. Мы взяли его, не зная, кто он такой!– захлебываясь, говорил он наполовину по-азербайджански, наполовину по-туркменски. Он поспешил в свой кабинет, чтобы как можно скорее избавиться от Хасара.
Он надеялся, что, прогнав Хасара, завоюет доверие хякима, который учтет его личную преданность и не станет отправлять на заслуженный отдых, даст еще немного поработать.
И вот теперь он с нетерпением ждал возвращения Хасара из Ашхабада, чтобы заставить его написать заявление об уходе по собственному желанию.
Увидев вошедшего Хасара, Фатимат Алиевна вскочила с места и пошла ему навстречу. Вид у нее был расстроенный. На ходу, словно куда-то торопясь, коротко рассказала Хасару о событиях, произошедших после его отъезда в Ашхабад, поделилась впечатлениями, передала разговоры коллег.
Оказывается, в коллективе прошло собрание, на котором коллеги гневно осудили поступок Хасара, принявшего участие в волнениях. Фатимат Алиевна попыталась смягчить удар, рассказав, что после собрания зашла к Гасану Алиевичу и постаралась успокоить его.
Возможно, благодаря предупреждению Фатимат Алиевны вопрос с увольнением Хасара, после того как он поднялся на второй этаж к начальнику, был решен менее чем за полчаса. Гасан Алиевич сообщил, что он сожалеет, что им приходится расставаться, но у него нет другого выхода, пусть Хасар не обижается на него. Они расстались как друзья, пожав на прощание друг другу руки. Собрав вещи и прощаясь с коллегами, Хасар сожалел не о том, что уходит с работы, а о том, что своими действиями заставил этих людей волноваться и переживать.
В один из тех дней вопрос о прошедших волнениях был рассмотрен и в городском отделе здравоохранения. Первым слово взял заведующий горздравотделом, он говорил, стараясь не смотреть в сторону Тоты. Заведующего звали Ханджик Янджиков, ему было за шестьдесят, передняя часть черепа у него была абсолютно лысой, а на затылке рос клок длинных волос. Он был круглым, как мячик, со смуглой кожей лица. Чеканил каждое слово, подчеркивая этим свое недовольство, да еще в такт словам раскачивал головой, как китайский болванчик. Заведующий недавно вернулся из хякимлика, поэтому и собрание началось на час позже намеченного. Понятно, что там он получил по шапке, потому что среди мятежников были и его работники. Он говорил с болью в душе, было видно, как он страдает. Первым делом он набросился на Гасана Алиевича, который и без того трясся от страха, не зная, что его ожидает:
– Откуда этот человек взялся в наших рядах? Почему вы берете на работу таких людей, не выяснив всю его подноготную до седьмого колена? Говорят, его и с прежнего места работы изгнали вот за такие же дела, за неуживчивость его! Тоже мне, нашелся донской казак Пугачев… Вон Тоты Тагановна, она ведь не приняла его на работу, когда он пришел к ней устраиваться…– Он вдруг вспомнил, что среди мятежников был и отец Тоты, и, стараясь говорить как можно мягче, обратился к Тоты:
– Нас очень расстроило, что и ваш отец оказался замешанным в этом грязном деле. Хорошенько поговорите со стариком! Такие события не делают чести нашему городу. Что, разве мало у кого были снесены дачи, вон, некоторые даже двух– трехэтажных домов лишились. Кому принадлежит земля? Государству, значит, ему и решать, кому выделить ее, а кого лишить…
Еще раз напомнив, что среди протестующих были и работники вверенной ему системы, он опять вернулся к разговору о Хасаре:
– А этого пришлого Пугачева… чтобы ни в одно наше заведение не брали на работу! Чтобы духу его не было в медицине!
Когда в выступлении заведующего прозвучало категорическое требование, сидевшая рядом с ним женщина, ведущая протокол собрания, старше средних лет с волнистыми волосами, вдруг
