ар-Рахмана ас-Сулами (ум. 1021). Сочинение Ансари до нас не дошло, однако известно, что большая часть представленных в нем биографий была включена в позднейшие житийные своды.
Наряду с авторскими сочинениями сохранились и анонимные версии биографий. Одну из них перевел на русский язык и опубликовал Е.Э. Бертельс. Этот недатированный памятник житийной литературы носит название «Свет познаний» (Нур ал-‘улум)[67] и представляет собой житие знаменитого хорасанского суфия Абул-Хасана ал-Харакани, наставника ‘Абдаллаха Ансари. Составлено это сочинение, предположительно, между 1033/34, т. е. датой смерти Харакани, и 1299–1300 гг. – датой переписки рукописи. Большую часть сочинения занимают рассказы о жизни и чудесных деяниях и духовных подвигах Харакани. Повествование ведется от третьего лица – за некоторыми исключениями, когда о событии сообщается непосредственно со слов самого шейха. Традиционным изречениям суфийского подвижника отведена сравнительно небольшая часть текста. Тенденция как можно точнее передавать высказывания старцев-наставников приводит в дальнейшем к тому, что в более позднем житийном своде Фарид ад-Дина‘Аттара «Тазкират ал-аулийа» изречения Харакани воспроизведены практически в том же виде, что и в данной анонимной биографии.
Первая глава «Света познаний» называется «О вопросах и ответах» и построена единообразно: шейху задают вопросы по основным догматам суфизма, а он отвечает лаконичными афоризмами. Например: «Спросили: “Что такое дервишество?” Ответил: “Река из трех источников: один – воздержание, другой – щедрость, третий – быть независимым от тварей Бога, всевышнего и преславного”…
Спросили: “От чего происходит искушение?” Сказал: “Занятость сердца [посторонним] возникает от трех вещей: от глаза, уха и куска [пищи]. Глазами видишь то, что не должно занимать сердца, ухом слышишь то, что не должно занимать сердца, а запретный кусок марает сердце и появляется искушение”» (здесь и далее перевод цитат из «Нур ал-‘улум» Е.Э. Бертельса).
В этой же главе содержатся вопросы, которые сам Харакани адресует своим послушникам, экзаменуя их и исправляя неверные ответы. «Шейх, да возрадуется ему Аллах, спросил у некоего суфия: “Кого вы называете дервишем?” – Ответил [суфий]: “Того, кто ничего не ведает о мире”. – Шейх сказал: “Это не так. Дервиш тот, у кого нет помысла в сердце. Он говорит – и речи у него нет, он видит – и зрения у него нет, он слышит – и слуха у него нет, он ест – и вкуса пищи у него нет, у него нет ни движения, ни покоя, ни печали, ни радости. Это – дервиш”».
В основе главы восьмой «О подвижничестве» лежит не отдельное афористическое высказывание, а целая проповедь, хотя и она порой распадается на отдельные афоризмы. «Шейх сказал: “Труды мужей – сорок лет. Десять лет надо страдать, чтобы исправился язык; меньше, чем в десять лет, язык не исправится. Десять лет надо страдать, чтобы это запретное мясо, которое наросло на нашем теле, от нас отделилось. Десять лет надо страдать, пока сердце станет единогласным с языком. Кто сорок лет будет идти таким путем, есть надежда, что из его горла раздастся голос, в котором не будет страсти”. Спросили: “А есть признак для этого?” Шейх обратил лицо к горе и сказал: “Аллах!” – камни начали отделяться от горы. Шейх сказал: “Всякий, кто поминает имя Бога, должен поминать его так, чтобы это поминание не было лишено трех свойств – или моча его станет красной, как кровь, или кровь его пальцев почернеет, или печень его развалится на куски и от страха выйдет наружу”.
И сказал: “Бывало часто, что я прикасался к своему телу, и кровь появлялась на моих пяти пальцах, но пока я все еще ни разу не помянул Бога так, как это ему подобает”.
И сказал: “Не уходи из мира, пока из трех свойств не появится одно – или от любви к Богу слезы свои ты увидишь кровью, или от бдения кости твои истлеют и станут тонкими”».
Помимо дидактического пафоса приведенный отрывок обладает и стилистическими признаками проповеди, такими как, например, употребление единообразных грамматических конструкций, словосочетаний и целых предложений.
Несмотря на отсутствие датировки, очевидно, что перед нами один из образцов ранней суфийской агиографии на персидском языке, в которой повествовательный, чисто биографический элемент развит еще довольно слабо. Даже глава «Жизнеописание шейха Абу-л-Хасана Харакани, да помилует его Аллах» по своим композиционным и стилистическим особенностям мало чем отличается от предыдущих, представляя собой цепь отдельных, не связанных между собой эпизодов из жизни шейха, повествующих о его чудесах. Это ряд разрозненных сообщений (хабар), не оформившихся в целостное предание. Тем не менее эпизоды уже могут содержать зачатки некоторых обязательных в дальнейшем для классического жития элементов рассказа о святом. Например, будущий шейх еще в детстве или в юности обычно бывает отмечен благодатью Божьей, совершает святые поступки по велению сердца, по внутреннему побуждению, по наитию, первоначально мало разбираясь в их истинном смысле: «В детстве родители давали ему хлеб и посылали в степь, чтобы он пас скот. Он уходил в степь и постился и хлеб отдавал в виде подаяния. Вечером он возвращался и разговлялся, и никто об этом ничего не знал. Когда он подрос, ему дали пару волов и семена. Как-то раз он разбросал семена и боронил. Начали призывать к молитве, шейх пошел на молитву, а волов оставил стоять. Когда возгласили “салам” намаза, увидели, что волы [без него] ходили и обрабатывали поле».
На примере «Нур ал-‘улум» можно проследить процесс кристаллизации жанра жития. Жизнеописание складывалось, как правило, вокруг изречений того или иного шейха, передаваемых учениками из его непосредственного окружения. Выбирались те высказывания, в которых излагались основные положения учения святого, кроме того, включались и более развернутые наставления, которые ученики слышали непосредственно из его уст или из уст его ближайших сподвижников. Нередко изречения принимали в житиях форму диалога («вопросы и ответы»), отчасти сохраняя живость разговорной речи. Проповеди, произносимые наставниками при большой аудитории, в письменной передаче воспроизводили пафос и стилистические особенности ораторского выступления (обращения к слушателям, восклицания, риторические вопросы, молитвенные формулы).
Все смысловые блоки, присутствовавшие в раннем анонимном житии, послужили материалом для дальнейшего развития традиции. В зрелых образцах жанра эти элементы (детство и первые благочестивые поступки будущего подвижника, его изречения, ответы на вопросы учеников и т. д.) не только приобретают устойчивый характер, но и выстраиваются в определенную каноническую последовательность, образуя связное повествование о жизни святого.
«Тазкират ал-аулийа»
В сложившемся виде жанр жития в персидской литературе представлен сочинением Фарид ад-Дина ‘Аттара «Антология святых» (Тазкират ал-аулийа).[68] Этот выдающийся агиографический свод включает семьдесят два жизнеописания. Среди его героев можно найти и ранних аскетов, и основателей базовых
