Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
используя беспредел, еще немного урвать, ухватить, еще немного украсть…
Ну и, конечно, напакостить, елико возможно.
Взрывать Тирасполь, как взрывали перед уходом Одессу, смысла не было.
Столица-то она, конечно, столица, но что с нее возьмешь?
Старый железнодорожный вокзал, театр, естественно, драмы и комедии, несколько обшарпанных церквей да одна центральная улица – Покровская, застроенная двухэтажными и трехэтажными «высотками». В основном же – одноэтажные частные домишки, многие даже уже покинутые хозяевами, бежавшими на запад.
Так что единственная возможность напакостить – это расправиться с оставшимися в городе жителями – уничтожить их или угнать куда-нибудь.
Начали с тюрем. В тюрьме, устроенной в помещении детских яслей на Бородинской площади, расстреляли около 1000 мужчин, а в смежном с яслями детском саду – 200 женщин и детей. Большая часть расстрелянных были евреи. [Донесение комиссара воинской части № 43153, гвардии майора Куперштейна. Партийный архив ЦК КП Молдавии, ф. 51, оп. 2, д. 47. Подлинник.]
А вот с массовым угоном населения вышла неувязка.
Угон, конечно, планировали – провели специальную регистрацию мужского населения и даже снабдили мальцов, не имевших паспортов, чем-то вроде удостоверений личности – а вот угнать не успели.
Во-первых, русские подкузьмили – бросились на Тирасполь, как скаженные, а во-вторых, чиновники примарии и полиции, в обязанности которых входил угон, разбежались.
Так и случилась, что действовать пришлось без всякого плана – мужчин стали хватать на улицах, не спрашивая удостоверений личности и не интересуясь ни возрастом, ни другими, бесполезными в данном случае, «биографическими данными».
И наверное, как всегда бывает в таких случаях, на защиту сыновей и мужей встали матери и жены. Они прятали своих мальчишек, больших и маленьких, где придется, кто лучше, кто хуже, лишь бы они не попали в лапы живодеров.
Янкале тоже нужно было спрятать, тем более, что он выглядел старше своих лет и ему в процессе подготовки к угону даже выдали в полиции Тирасполя то, уникальное, удостоверение, где он фигурировал, как Яков Лукован и «рус» по национальности.
Спрятать Янкале помогли соседи.
Несколько мужиков сговорились схорониться в подвале одного брошенного хозяевами дома и согласились прихватить мальчишку.
Подвал представлял собой одну небольшую комнату, в которую вели несколько деревянных ступеней из коридорчика. Дверь была достаточно прочной, а единственное небольшое окно утоплено в приоконную яму и задраено внешними деревянными ставнями.
С наступлением сумерек, 11 апреля 1944-го, мужики пробрались в подвал. Туда же Фаничка привела Янкале.
Дверь заперли и завалили на всякий случай камнями и всякой рухлядью, окно и без этого было задраено, что придавало дому необходимый заброшенный вид.
Так неожиданно Янкале впервые в жизни оказался без мамы и без бабушки в темном подвале в компании незнакомых мужиков, которым в эти минуты не было никакого дела до прибившегося к ним мальчишки.
Мужики молчали. Они и в обычное время не были расположены к «салонным беседам», а тут и подавно, хотя любой пустой разговор помог бы им скоротать время и, может быть, избавил от страха. Но они молчали.
А Янкале?
Как чувствовал себя 13-летний мальчишка, оказавшийся в этом подвале? Как чувствовал себя мальчишка, который прекрасно понимал, что его ждет в случае, в случае…
И хотя он старался не думать об этом проклятом «случае», ему было страшно.
Очень страшно…
Там, на улице, за плотно задраенными ставнями, что-то происходило. Оттуда в подвал проникали странные пугающие звуки: крики, выстрелы…
А здесь, в подвале, было темно и тихо. Воздух был спертым, наполненным запахом крепкой домашней махры и самогонного перегара.
Янкале примостился на колченогом стуле у самого входа в подвал. Трое мужиков устроились на длинной деревянной скамье, а четвертый, видимо, самый денежный и полнотелый, улегся на голую сетку ржавой железной кровати.
Этот четвертый, которому посчастливилось принять горизонтальное положение, вскоре задремал и теперь оглашал подвал мерным храпом, перемежаемым громкими вздохами и всхлипами.
При каждом таком всхлипе Янкале, дремавший на своем стуле, вздрагивал, открывал глаза и вначале не мог понять, куда это он попал и где его мама.
А вспомнив, сжимался от страха и ставшими вдруг ледяными пальцами впивался в жесткие края стула, как будто бы этот скрипящий колченогий стул был его единственным другом и мог защитить?!
Время тянулось медленно.
А потом, как будто бы окончательно остановилось, зависло в махорочно-самогонном воздухе подвала и, казалось, уже навеки.
Но около 3-х часов утра вдруг неожиданно стихли крики и выстрелы и наступила тишина. Тревожная, подозрительная и, может быть, еще более пугающая, чем крики и выстрелы, ставшие уже привычными.
Янкале вжался в ставший родным ему стул, и пальцы, впившиеся в края его, побелели.
Мужики, сидевшие на скамье, стали прислушиваться и озираться, словно могли расслышать что-нибудь в этой, неведомо откуда взявшейся тишине или разглядеть что-либо в кромешной тьме подвала.
И даже улегшийся на кровать мужик перестал храпеть, вздыхать и всхлипывать. Проснулся, что ли?
И тут… тишина взорвалась.
Взорвалась и раскололась на множество кричащих и голосящих голосов.
Слов нельзя было разобрать, но было понятно, что что-то произошло, случилось, и то, что случилось, не страшное, не угрожающее, а скорее, радостное.
Постепенно крики приблизились.
Теперь кричали уже у самого окна, и можно было разобрать слова и даже угадать кричащих.
«Выходите! – кричали своим мужикам бабы-соседки, с восторгом выламывая деревянные ставни. – Выходите! Наши пришли!»
«Яшенька! – кричала Фаничка. – Как ты там? Вылезай! Все в порядке! Все кончилось!»
Мужики заторопились, все разом бросились к окну и стали неловко тянуть на себя разбухшую за зиму раму. Рама нехотя поддалась, открылась, и мужики, беззлобно толкаясь и матерясь, один за другим полезли в окно.
Янкале топтался сзади. Но в конце концов и он подобрался к окну и выбрался из этой тюрьмы на волю.
Тот день, 12 апреля 1944-го, был теплым и солнечным, и, хотя не звучала музыка и стены домов еще не успели украситься лозунгами и портретами вождей, город выглядел празднично.
От безглазого остова Театра драмы и комедии, над которым уже развевался красный флаг, по Покровской шли освободившие Тирасполь войска 37-й армии 3-го Украинского фронта.
А на тротуарах толпились жители Тирасполя и…
И, нужно сказать правду, особого ликования они не проявляли, «ура» не кричали, кучулы в воздух не подбрасывали и выглядели несколько растерянно, словно еще никак не могли осознать происшедшее.
Желаемое, конечно, желаемое и, вместе с тем, неожиданное и пугающее.
Ну вот, ну вот и красные. Новая власть…
Новая власть, и, кто его знает, как еще это все обернется?!
Фаня и Янкале тоже в то утро стояли здесь, на
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
