Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
– Ты не должен был… – выдавила я из себя, понимая, что говорю чушь, но мне больше ничего не шло в голову.
Он остановился и посмотрел на меня. Никогда я еще не видела лица, на котором было бы написано такое отчаяние, как у него. И в глазах его не было блеска.
– Но я влюбился, – сказал он. – А ты, Элли? Кто ты? Призрак? Ангел? Демон? Потому что ты не можешь быть настоящей.
Он произнес почти те же самые слова тогда, когда впервые благодаря его прикосновению я задрожала, почувствовав себя цельной. Колени у меня подогнулись, и я осела на пол, словно марионетка, у которой внезапно обрезали нити. Как сломанная кукла.
– Я настоящая, – прошептала я.
– Не для меня. Ты не позволяешь себе стать настоящей для меня.
Я опустила глаза на свою белую блузку с рдеющими на ней красными цветами – пятна крови от моего пореза. Алые, словно розы.
Меня затрясло. Волосы упали мне на лицо, разметались по плечам. Дэн не мог видеть мое лицо. Я не хотела, чтобы он его видел в эту минуту. Я даже не могла допустить мысли, чтобы он увидел мои слезы.
– Ты сегодня спала с ним?
В голосе Дэна слышалась настойчивость, хотя и едва заметная. Я покачала головой:
– Нет, Дэн, не спала.
Он вдруг оказался рядом со мной.
– Посмотри на меня.
Я подняла голову.
– Я люблю тебя, Элли.
– Нет, – сказала я, – не любишь.
– Да, Элли. Люблю.
Я затрясла головой. Слезы лились по моим щекам горячими ручейками, обжигая кожу, стекая по подбородку, шее, накапливаясь во впадинке у ее основания. Дэн взял меня за руки, словно не замечая, что они в крови.
– Почему ты не хочешь впустить меня в свою жизнь?
Жизнь – это всегда принятие решения, выбор. Движение вперед. Отступление. Прыжок. Полет. Падение. Удача. Падение.
Вера.
– Я хочу, – сказала я.
Меня заколотило сильнее, хотя я не чувствовала холода.
– Тогда сделай это. Все будет хорошо. Я обещаю тебе. – Он поднес мои ладони к своим губам и стал целовать пальцы, слизывая кровь. Очищая их.
И тут я поняла, что отрицаю правду, и она состоит в том, что благодаря Дэну я очистилась. Благодаря ему ко мне вернулось душевное спокойствие. Благодаря ему я чувствовала себя красивой. И что я не хотела бы его потерять.
– Обещаю, – повторил Дэн, и я поверила.
Я все ему рассказала.
Эндрю всегда был любимчиком матери. Думаю даже, что она хотела, чтобы он был ее единственным ребенком, так как нас с ним разделяло шесть лет и она никогда не скрывала, что я стала для нее «сюрпризом». Я хотя бы была избавлена от того, чтобы зваться «ошибкой», как однажды она отозвалась о Чаде, сидя со своими подружками за картами и сигаретами.
Эндрю был ее любимчик и заслуживал того, чтобы им быть. Умный, пользующийся популярностью. Учителя и тренеры обожали его, ученики восхищались им. Когда он перешел в старшие классы, девчонки сходили по нему с ума.
Мы с Чадом тоже его любили. Он был идеальный старший брат, никогда не прогонял, если мы следовали за ним по пятам. Он брал нас с собой, куда бы ни пошел. Играл с нами в игры, которые сам давно перерос: улика, трабл, уно, прятки, призрак на кладбище. Он уделял нам время, которое мог бы посвятить себе, и мы его обожествляли. Он успокаивающе действовал на нашу мать, которая то душила нас своей любовью, то вспыхивала как порох. Он перестал замечать отца, который с каждым годом стал выпивать чаще и больше.
Я связала неустойчивость материнского характера с пьянством отца только повзрослев, но тогда это уже не имело значения – к тому времени мы уже просто ко всему привыкли, и потому было проще ничего не замечать.
Все изменилось, когда Эндрю исполнилось двадцать один год. Он стал встречаться с друзьями и возвращаться в три утра пьяным, распевая во все горло и колотя в дверь. Я не знаю, употреблял ли он алкоголь до этого, тем более что в нашем доме он всегда мог его найти. Впрочем, я больше склонялась к мысли, что до двадцати одного года он не пил. Мы никогда не касались темы пьянства в нашем доме, игнорируя то, что следовало после.
Он стал плохо учиться, так и не получил диплом криминалиста, вернувшись домой за один семестр до окончания колледжа.
Эндрю полностью изменился. Он пил, принимал наркотики, крал деньги, чтобы их купить. Он перестал стричь волосы и бриться. Проткнул уши. Он больше не смешил нашу мать.
Изменился не только он сам, но и игры, в которые он стал играть.
Эндрю перестал обращать внимание на Чада, обзывая его девчонкой и педиком. Чад, который не мог дать сдачи хулиганам в школе, прятался за своей черной одеждой, карандашом для глаз и панк-музыкой. Но это мало ему помогало в тринадцать лет.
Мне было пятнадцать. Я выросла, обогнав в росте даже некоторых мальчиков из класса, забыла про пластинки для зубов, мое тело начало меняться, я стала неуклюжа, как все подростки. Эндрю говорил мне, что я красива, что он любит меня, и если я тоже буду любить его, то будет совсем хорошо.
Я любила Эндрю, и мне хотелось сделать ему приятное. Мне хотелось вернуть то, что мы делали в детстве, – ночевать в палатке на заднем дворе или ночь напролет слушать страшилки про монстров, которые он нам рассказывал.
Но Эндрю сам превратился в монстра. Он поклялся оберегать меня. Но от него самого защиты мне не было.
Я делала то, что он от меня просил, три года. Я надеялась, что однажды это прекратится и он станет таким, каким был прежде. Я напрасно надеялась. Он продолжал пить, не задерживался подолгу ни на одной работе, был зол на весь свет, хотя я не понимала почему. Бывало, он на несколько месяцев уезжал из дома, а когда возвращался с ввалившимися глазами, отпуская язвительные реплики по любому поводу, наша мать переворачивала весь дом, чтобы ему угодить.
Чад тоже подрос. Тона его макияжа стали более насыщенными, весь гардероб стал черным, музыка – громкой. Я перестала улыбаться. Помогал счет, особенно при еде. Кусочки пирога. Хлопья попкорна. Я скрывалась за щитом из жира и одежды, пряча красоту, которую начал замечать Эндрю и которая словно не давала ему покоя.
Никто не стал выяснять, почему я так изменилась.
Чад знал. Так же как и я знала, что на картинках журналов, которые он прятал у себя под матрасом, изображены голые мужчины, а не женщины. Мы об этом не говорили. Мы вообще с ним почти ни о чем не говорили. За завтраком мы садились друг напротив друга и в течение всех трех лет молча обменивались взглядами о тайнах, что мы скрывали, не смея заговорить об этом вслух.
Несмотря ни на что, умирать мне не хотелось, но в то время идея перерезать себе вены показалась мне весьма заманчивой. Порез очень сильно кровил, и боль была гораздо сильнее, чем я ожидала. Я успела сделать только один порез, так как испугалась вида крови и чуть не хлопнулась в обморок. Я села, и в этот момент в спальню зашел Чад, чтобы сказать мне, что пора ужинать.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 99
