— Он звал меня, — продолжал охранник. — И я б, клянусь Иетросом, ушел от этого кровопийцы. Но у меня тут… — он замялся, — одна, ну сам понимаешь. Меня не будет — ее тут же другие возьмут. А выкупить денег нет. За еду служим.
«Боги, какая нищета!» — подумал Левкон.
— Хорошо, — сказал он вслух. — А где люди-то? Из поселка?
— Разбежались, — махнул рукой охранник. — Некоторые в степи. Другие у старого маяка в подвале живут. Куда им идти?
— Отведи меня к крестьянам, — попросил гиппарх. — Староста Мол жив?
— Он как раз там и прячется у маяка, — кивнул Гелон. — У него ноги слабые. Далеко в степь уйти не может. Да там и опасно, а у Мола внуки.
Через полчаса путники подъехали к старому маяку, когда-то гостеприимно отмечавшему морские ворота поселка. Сейчас башня покосилась, а в ее фундаменте образовалась громадная дыра, где, как в пещере, ютились несколько семей колонистов.
— Эй, Мол, вылезай! — зычно заорал Гелон. — Протри свои старые глаза. Смотри, кого я к тебе привез, да гляди не обделайся на радостях!
Из темного чрева маяка послышалось ворчание. Старик не настроен был шутить с охраной, но, завидев силуэт Левкона на коне, издал долгий нечленораздельный вопль и поспешил наружу. Мол, как камень из пращи, подлетел к ногам жеребца и обеими руками вцепился в сандалии седока.
— Наш господин! Наш добрый господин!
Такое обращение со стороны свободного поселенца покоробило Левкона. В его понимании хозяева усадьбы были богаче, но не лучше других. Еще дед говорил: «Мы должны жить так, чтоб остальные прощали нам наши деньги». Но сейчас не о деньгах шла речь.
— Вы живы, господин. Вы живы, — повторял староста, шмыгая губчатым носом. — Люди, идите сюда. Сын господина Леарха вернулся. Он защитит нас.
На свет начали по одному выползать оставшиеся в поселке жители. Они опасливо поглядывали на вооруженных всадников и, узнав Левкона, подбирались к нему поближе, чтоб прикоснуться руками к его одежде. В основном это были женщины и дети. Мужчины ушли в степь в надежде подстрелить зверя и набрать хвороста. Судя по изможденным, голодным лицам, приносили они немного. Какие из пахарей охотники?
Левкон спешился. Все с надеждой взирали на него, ожидая, что скажет хозяин. Арета не понимала, почему ее спутник молчит. А гиппарха вдруг охватила давящая тоска. Он помнил этих людей бойкими и речистыми, особенно женщин, хотя им и не положено участвовать в собраниях хоры. Но деревня есть деревня! И старый Мол, такой жалкий и сгорбленный сейчас, не он ли одним окриком ставил на место особо языкастых склочников?
Левкон соскочил с лошади, обнял Мола и почтительно поцеловал ему руку, чем привел Арету в молчаливое негодование. Для нее главным, естественно, был тот, кто сильнее. Они с гиппархом пришли сюда, чтобы оспорить силу его дяди, а вовсе не кланяться какому-то вонючему старосте ополоумевшей от страха деревни.
— Вот что, дед, — сказала она довольно сурово, — господин Левкон приехал помочь вам. Но и вы помогите ему. Готовы ли вы присягнуть в Народном Собрании Пантикапея, что он — это он, сын своего отца Леарха, законный владелец усадьбы на горе? Вы ведь граждане.
Левкон не ожидал от спутницы такой прыти. Все это он мог бы сказать и сам, но, видно, ее что-то разозлило в этих людях. Его людях. Гиппарх вдруг необыкновенно остро почувствовал свою принадлежность к ним, и то, что Колоксай отталкивали его односельчане, первой трещиной прошло между ними.
— Послушай, Арета, — мягко сказал Левкон, — я им все сам объясню. Ты видишь, они напуганы.
— Овцы, — бросила она в сторону.
И это резануло гиппарха по сердцу.
Люди стояли понурой толпой и явно не готовы были давать никаких обещаний. Они-то думали, что Левкон пришел их защитить. Для них он был воин, начальник когда-то большого и когда-то знаменитого отряда. Сам Левкон хорошо чувствовал это.
— Сколько мужчин осталось в поселке? — спросил он.
— Да человек тридцать будет. — Мол все никак не мог перестать кланяться. — Куда нам идти? Никомел говорит: земля не наша. А чья же она тогда?
— Я отдам землю, — заверил его гиппарх. — Как только получу усадьбу в свои руки. — А ты, старик, помоги мне. Ведь за себя стараемся. — Он крепко взял старосту за плечи. — Поговори с мужчинами. Если сегодня ночью они нападут на поместье и помогут мне его захватить, я обещаю не только вернуть вам ваши наделы, но и бесплатно дать зерно для посева.
Мол кивнул:
— А вы, господин? Вы будете с нами?
— Я сейчас отправляюсь в отряд Главка и надеюсь привезти дозорных с собой, — ответил Левкон. — Если повезет, вернусь еще до темноты.
Люди опасливо загудели:
— В усадьбе охрана! У нас дети!
— Пятерых стражников мы убили, — успокоил их гиппарх. — Шестой с нами. — Он кивнул на Гелона. — Сколько осталось в доме?
— Еще четверо, господин.
— Вот видите, — подбодрил их Левкон. — Ваше дело только захватить дом.
— Хорошо, мы попробуем, — вздохнул Мол. — Но… господин, вы клянетесь вернуться?
Левкон взял меч и коснулся его крестовины:
— Клянусь памятью отца.
Он снова вскочил в седло и сделал Гелону знак уезжать.
— Надеюсь, они нас не подведут.
— Уж больно они трусят, — протянула Арета, но, поймав на себе раздраженный взгляд спутника, осеклась. Она не понимала, за что Левкон сердится на нее.
— Можешь отвезти нас к рабам? — Гиппарх погнал лошадь по пустынной улице. — Где живут те, кто работает на полях? Явно не в усадьбе.
— На берегу, под горой. Большой сарай с соломенной крышей, — отозвался охранник. — Никомед считает: нечего тратить на них пресную воду. Кроме питья, конечно.
По крутому спуску лошади съехали к морю чуть не на крупах. У камней несколько человек полоскали одежду. Их бритые синюшные головы уже издалека выдавали рабов.
— Вы толчетесь на крестьянских наделах? — крикнул им Левкон.
Те разом опустили свое тряпье и удивленно уставились на всадников.
Раньше гиппарх никогда не задумывался, как говорить с невольниками.
— Пантикапейцы есть?
Двое выступили из-за спин товарищей.
— Мы из Тиритаки, я и отец, — отозвался тот, что помоложе.
Оказывается, не у всех здесь были отрезаны языки.
— А мы из Мермекия, — подал голос другой невольник, крепко державший за руку соседа. Вид у того был придурковатый. — У моего брата припадки, ему нельзя здесь, — пожаловался мермекиянин. — Я в город его вез к лекарю… Он мочится под себя. Другие рабы обижают его, бьют.
Кроме греков, в толпе невольников Левкон различил до блевка знакомые меотийские рожи.
