Я не могу позволить, чтобы он думал, будто я отступилась. Потому я и приехала сюда. Чтобы он видел, что я здесь и про него не забыла. Точно призрак Банко[37].
На заседание он прибывает с этаким самодовольным нахальством.
– Я приехал сюда заявить о своей полной невиновности, – говорит он на ступенях суда, старательно рисуясь перед камерой Ника, и бодро заходит в вестибюль.
Чувствуя каждую клеточку своей кожи, точно горю в огне, я встаю с места и гляжу в лицо тому, кто некогда поломал мне жизнь. Он обмирает со страху, и вся его публичная спесь куда-то девается. Передо мной остается просто перепуганный старик.
Джуд здесь нет. С того момента, как ее взяли под арест, она замкнулась от меня, да и вообще от всех. За те дни, что последовали после ее признания, она как будто вся усохла и отказывается от еды.
Пока ее выпустили под поручительство, и при ней находится Барбара. Она присматривает за Джуд – словно вернувшись к той точке, где оборвалась их дружба столько лет назад. Я сказала Джуд, что не испытываю к ней ненависти. Но кажется, это не так. Я все пыталась понять: зачем она выкрала меня из больницы, что ею двигало? Я даже пробовала представить себя в ее шкуре. Но все, что я при этом могла видеть, – это лицо Анджелы, когда она обнаружила, что меня нет. И долгие годы ее немыслимых страданий.
Когда я спросила Джуд, как она могла спокойно жить, зная, через что прошли эти люди, она сказала, что просто заставляла себя об этом не думать.
– У них были и другие дети, – добавила она, словно это ее целиком оправдывало.
Меня сильно подмывало наорать на нее – но в этом не было никакого смысла. Ее, как панцирь, защищает эта полная зацикленность на себе. Уверенность в том, что ей все что-то должны. Чего бы ей ни захотелось, она просто это берет – независимо от последствий, – просто потому, что считает: она это заслужила.
Теперь мне понятно, почему она не моргнув глазом выставила меня из дома. Ей хотелось, чтобы у нее был Уилл. Я при этом являлась лишь косвенным ущербом.
Анджела не желает о ней и говорить. Даже не упоминает ее имя. Она хочет сосредоточиться теперь на будущем, а не на прошлом.
Мы теперь каждый день говорим с ней по телефону, становясь все ближе и ближе, и я уже задумываюсь, стану ли когда-либо называть ее мамой. Пока что я этого не могу.
На следующей неделе я собираюсь встретиться со своими братом и сестрой. Я уже к этому готова, и Анджела очень хочет, чтобы мы познакомились. Мне пока трудно сказать, как они все это воспринимают. Особенно саму меня. Шок от моего внезапного появления в их жизни может сыграть не лучшую роль. Ведь я – пропавшее дитя, доставившее их семье так много горя. Анджела говорит, они очень сильно взволнованы тем, что я нашлась. Но она стремится, чтобы все просто были счастливы, мне же необходимо сейчас все делать по порядку.
Уилл уходит в зал суда, а я сажусь обратно рядом с Кейт, стараясь выровнять дыхание. От нашего противостояния в вестибюле я чувствую в себе приподнятость – и вместе с тем какую-то разбитость. Я вся дрожу от напряжения.
– Вы держались великолепно, – говорит Кейт. – Теперь уже все позади.
Ну, скажем, почти.
85
Вторник, 2 апреля 2013 года
Эмма
После официального допроса в полиции я стала называть ребенка Кэтрин – в конце концов, это все же был человек. Назвала я ее так в честь Кейт. Если б не она, я до сих пор жила бы как в аду.
Пол тоже теперь называет ее Кэтрин. Дать ей имя означает, что мы можем теперь говорить и скорбеть о ней. О моем дитя. Я даже не представляла, как сильно мне его не хватало. Вроде бы эта малютка столь недолго по-настоящему, физически присутствовала в моей жизни – в точности как я у Анджелы, – однако с тех пор она сделалась частью моей жизни. Мое призрачное дитя.
Мне пришлось ждать еще неделю, чтобы узнать, что же намерена предпринять полиция. Позвонил мне насчет этого сам детектив-инспектор Синклэйр. Он сказал, что меня об этом официально известят, но он, мол, все же хочет сообщить, что нет никаких свидетельств того, будто я что-то причинила своему ребенку, и что он рекомендовал дальнейших действий не предпринимать. Сказал, что отнюдь не в интересах общества спустя двадцать семь лет привлекать меня к ответственности за чисто технические правонарушения – то есть за отсутствие регистрации рождения или официального заявления коронеру.
Я попыталась ответить что-то вроде «спасибо», но не смогла вымолвить и слова, и Пол взял у меня трубку, чтобы вместо меня их поблагодарить.
Казалось, что все теперь налаживается, как сказал Пол. Однако мы не могли как полагается проститься с ребенком до завершения судебных процессов.
Джуд судили первой. На самом деле все кончилось, толком даже не начавшись. Было заявление о признании вины, потом заключение психиатра, где говорилось, будто она полностью отдавала себе отчет, что нарушает закон. И наконец, тюремный приговор.
Когда ее уводили из зала, она посмотрела на меня. Но это была уже совсем не прежняя Джуд. От нее будто осталась одна сухая оболочка. Я кивнула, давая понять, что все поняла.
Она просила меня не навещать ее в тюрьме. Мол, это будет слишком огорчительно для нас обеих. Так что вместо этого я пишу ей туда письма.
Потом настала очередь Уилла. Тут все было прямо как в страшной истории. Анализы ДНК, вновь проделанные над крохотными останками моей малютки, подтвердили, что Уилл Бернсайд являлся ее отцом. Впрочем, когда я спросила полицейских, они уверили, что ее праху это ущерба не принесло. Они действовали очень деликатно и с ней, и со мною.
Когда я наконец, уже в январе, предстала перед судом, ноги у меня отчаянно тряслись, но я все равно очень хотела там оказаться. Чтобы дать свои свидетельские показания. Адвокат Уилла обвинил Барбару и меня, будто мы все это выдумали. С поддельным сочувствием он выложил суду мои проблемы с психическим здоровьем и стал утверждать, что мы всего лишь мстительные шлюхи. Использовал он там, конечно, совсем другие слова, но все мы поняли, что он имеет в виду.
– Я совершенно невинный человек, – провозгласил Уилл, когда дали ему слово, будто кнопочкой удаленного пульта мигом включив свою харизму.
– Едва ли вы так уж невинны, – молвил обвинитель. – Вы подтвердили, что имели сексуальные сношения с множеством женщин, включая ваших бывших студенток.
Но Уилл и бровью не повел.
– Все они были добровольные партнеры, – заявил он присяжным, снимая очки. – Но порой случается, что женщины домогаются тебя сами, а потом, если ты не отвечаешь на их письма и никак не поддерживаешь связь, берут и подают на тебя в суд.
– Однако среди них, профессор Бернсайд, были не только женщины, но и совсем девочки, – сказал обвинитель. – Мисс Мэссингхем тогда было четырнадцать, не так ли?
