В итоге это сражение превратилось в погоню, из лагеря к королю неслись все новые отряды, и, наседая на противников, крестоносцы совершили быстрый рейд по вражеской территории, в пылу сражения разбив стоявших станом мусульман при Йязуре и захватив всю округу.
Возвращался Ричард как победитель. Уже никто не смел говорить, что он не достоин возглавлять поход, эти речи были сразу забыты, зато все вокруг с гордостью говорили, что Ричард не оставляет своих в беде, на него можно положиться и они ему верят.
Только сам король не забыл брошенных ему в лицо обвинений, что он-де готов сговориться за их спинами с иноверцами, поэтому в доказательство своей решимости приказал казнить всех находившихся в плену сарацинских эмиров. После этого Ричард объявил о начале похода.
О, это сразу воодушевило армию! Раздался великий вздох облегчения, в мгновение ока все вокруг посветлело от улыбок, и там, где недавно царили недоверие и озлобленность, сразу наступило радостное возбуждение. Люди хлопали в ладоши, нарастал восторженный гул, и тысячи глоток выкрикивали только одно имя: Ричард! Ричард! Ричард! Споры об избрании другого главы похода были моментально забыты, воины собирались, облачались в доспехи, садились на лошадей, строились в отряды там, где им было указано командирами, дружно составляли колонну.
Но все же продвигались они медленно – из-за большого обоза, который пришлось взять в поход, так как теперь крестоносцы лишились помощи флота и на вражеской территории, опустошенной и разрушенной, могли рассчитывать только на самих себя.
Перед выступлением Ричард отдал последние распоряжения: его супругу и сестру, с которой он все же решил помириться перед походом, следует отправить в Сен-Жан-д’Арк, как только дамы будут в состоянии тронуться в путь. Яффа остается на попечительство епископа Рауля и Обри де Ринеля (последний, оказавшийся отнюдь не столь превосходным воином, как рассчитывал король, тем не менее проявил себя как неплохой интендант, и ему предстояло следить за городом и близлежащими землями). У него же под присмотром оставалась и Дева Кипра, которую Ричард так и не решился куда-нибудь отправить. Беренгария, конечно, расстроится… но сейчас ему уже не до ее обид и упреков. Ричард вообще был рад, что не будет видеться с женой какое-то время.
В первые дни выступления английский Лев был в приподнятом настроении. Но потом приехал из Иерусалима Онфруа с известиями о Джоанне де Ринель, и король вновь забеспокоился. Онфруа передал султану деньги за родственницу Плантагенета, однако Саладин приказал сопровождать даму не графу де Торону, а людям аль-Адиля, и Ричарду оставалось тешить себя мыслью, что этот эмир, с которым он настолько сдружился, что даже посвятил его в рыцари, не поступит со своим английским другом бесчестно, особенно после того, как получил за свою мнимую невесту столь богатый выкуп.
Но, возможно, не отличавшийся храбростью красавчик Онфруа и не рвался в охранники к леди де Ринель? По крайней мере он сообщил, что лично видел, как Джоанна в алой вуали и известном всем любимом венце королевы Сицилийской выезжала из Иерусалима, а затем в сопровождении отряда стражей направилась в сторону побережья. Так что они встретят леди со дня на день на старом пути паломников, уверял Онфруа.
Однако день шел за днем, медленно шествовавшее войско, обремененное многочисленными возами с поклажей, все дальше продвигалось вглубь вражеской земли, но встреча так и не состоялась. Пока крестоносцев никто не тревожил, а вот погода стала стремительно ухудшаться. Пошли дожди, небо затянуло тучами, сильно похолодало. Армия продолжала идти; Ричард, как и раньше, приказывал не разрывать строй и двигаться под прикрытием орденских рыцарей – в авангарде по-прежнему выступали тамплиеры, а защищали обоз, замыкая шествие, облаченные в черное с белыми крестами госпитальеры ордена Святого Иоанна.
По пути воинство делало остановки в разрушенных крепостях былого Иерусалимского королевства: в Казаль-де-Плейн, куда со стороны побережья будут со временем подвозить провиант и оружие фуражиры, потом в замке Маен. Возле последнего сарацины как будто вспомнили о них – опять наскоки, убитые в ночи стражники, попытки прорваться в лагерь и поджечь палатки под покровом ночи. Крестоносцы поутру обнаруживали у возов мулов и волов с перерезанными шеями и сухожилиями, пропадали также и сами воины, и Ричард приказал усилить сторожевые посты. Каждый лагерь окапывался валом, образовывавшим ров, в насыпь втыкались колья, но даже древки для них рыцари были вынуждены везти с собой на телегах, ибо в округе по приказу султана Саладина не осталось ни единого деревца.
Наконец они дошли до Рамлы – сарацинского города, единственного, какой возвели тут мусульмане пять веков назад, когда захватили эти византийские владения, ибо обычно почитатели Пророка довольствовались теми населенными пунктами, какие перешли к ним после победы над ромеями. В Рамле и поныне возвышалась большая белая мечеть, возведенная много лет назад, а вокруг были руины, ибо, как и везде, сарацины разрушили некогда стоявшую здесь крепость крестоносцев Кастель Арнольди. Ричард приказал армии сделать привал, а священники предложили воинству Христову совершить молебен за упокой души тех паломников, которые ехали к Святому Граду в то время, когда еще не прозвучал клич Папы Урбана II о крестовом походе. Ведь одной из причин похода рыцарей-христиан и было зверское убийство этих мирных паломников…
Ричард огляделся – низкие тучи, голая серая равнина и сотни, тысячи паладинов, преклонивших колена у крестообразных рукоятей мечей. Королю стало не по себе, оттого что в мыслях он так далеко от своего воинства, что думает о своих проблемах, о суетном. И он вместе с ними стал торжественно петь «Miserere» [73].
Рамла… Несколько сотен лет паломники проходили мимо этого мусульманского города по дороге в Иерусалим. Опасный и долгий путь, враждебно настроенное население, нетерпимость местных жителей. Среди верующих паломничество приравнивалось к подвигу, который многим стоил жизни… Поэтому решившие искупить грехи христиане собирались в большие сообщества, чтобы вместе противостоять грабителям и убийцам, подстерегавшим их на пути. И вот однажды паломники собрались в большую десятитысячную группу, которую повел Гюнтер, епископ Бамбергский. Высадившись в порту Яффы, они двинулись по дороге на Иерусалим – бароны и князья, монахи и ремесленники, их жены и дети, бедные и богатые. Они не думали об усталости и передвигались достаточно скоро, так как надеялись попасть в Священный Град на Пасху и там отпраздновать Светлое Воскресение Христово.
В Страстную неделю паломники сделали привал неподалеку от Рамлы, но тут на них напали воинственно настроенные разбойники бедуины. Град стрел обрушился на утомленных путников, многие были убиты сразу, но остальные решили сопротивляться: они сдвинули свои возы и тележки, на каких в Иерусалим ехали больные, женщины и дети, и забаррикадировались ими. Большинство паломников не имели при себе оружия, как и полагается при восхождении к Святому Граду, они отбивались камнями и паломническими посохами, но все больше из них погибало, не в силах противостоять хорошо вооруженным убийцам. И в какой-то миг епископ Гюнтер громко спросил: что важнее для них – совершить паломничество или принять во имя Христа мученическую смерть? Он приказал им помолиться и опустить оружие, не пятная душу убийством. А может, епископ надеялся мирными действиями добиться у врагов снисхождения? Тщетно. Озверевшие сарацины, опьяненные видом крови и покорной добычей, продолжали обстрел, пока у них не закончились запасы стрел. После этого они набросились на молящихся с тесаками. Эта бойня продолжалась два дня, со Страстной пятницы до Пасхи весной 1065 года от Рождества Христова, пока у убийц не устали руки, пока им самим не стало дурно от вида изрубленных тел и запаха крови.
