Вершину горы окружало обширное кольцо из камней. Царь с волхвом расчистили необработанную плиту-жертвенник и принялись вкапывать рядом в снег принесённый с собой дубовый столб. Ларишка, поглаживая жертвенную овцу, настороженно смотрела на вертевшихся вокруг ворон: то ли птицы, то ли ведьмы. Ей вспоминалась другая Лысая гора, над Днепром у Почайны, где пришлось брать приступом колдовской городок — гнездо ведунов, ведьм и всяческой нечисти.
— Почему-то у вас, волхвов, эти Лысые горы то проклятые, то святые. А эта ещё в таком месте: безлюдье, пороги начинаются — говорят, под каждым черти сидят, — сказала царица.
Вышата, утаптывая снег, пояснил:
— А это смотря кто и чего на горе ищет. На таких горах волхву легко приобщаться ко всем трём мирам, брать силу хоть небесную, хоть пекельную. Вот и выходит: соберутся пару раз ведьмы, скличут чертей с упырями, и готово нечистое место. А если огородят волхвы вершину от нечисти, станут собирать народ на праздники — место уже святое.
Он разгрёб снег рядом с жертвенником, прошептал заклятие, приложил к земле разрыв-траву. Мёрзлая почва расступилась, обнажив каменную плиту. Под ней оказался ящик из таких же плит. Волхв бережно вынул оттуда бронзовое навершие грубоватой скифской работы: изготовление столь священной вещи грекам не доверяли. Навершие изображало дерево с четырьмя ветвями, на котором стоял обнажённый бородатый бог. Четыре орла восседали на ветвях, пятый — на голове у бога. По ветвям взбирались волки. Дерево было увешано кружками, полумесяцами, колокольчиками. То был не Ортагн-Перун, воинственный и непостоянный, но отец богов, владыка четырёх сторон света, повелитель Солнца, Луны и Грома, — Папай, Зевс, Род. Только его могли называть просто Богом или Богом Богов.
— Морана закляла пещеру на Перун-острове силой Рода. Кто туда сунется даже и со стрелой Абариса — накличет на себя силы всех трёх миров, а золото уйдёт в нижний мир. Здесь, на горе, северные врата Герроса — страны царских курганов. Только через эти врата и можно открыть путь в недра курганов или в священные пещеры, чтобы взять там что-нибудь — для добра, конечно. Сарматы царские лезли в курганы для грабежа — вот и сгинуло их царство, хоть и через триста лет. — Говоря это, Вышата деловито готовился к обряду.
Он достал из каменного ящика пару бронзовых ножей и ещё два навершия: одно в виде трезубца, на концах которого восседали три птицы с бубенчиками в клювах, другое — с крылатой и змееногой богиней. Надел эти навершия на принесённые с собой посохи. Поставил на жертвенник большое навершие и Колаксаеву Чашу. Потом сказал:
— Ну вот. Небо — муж, Земля — жена. Потому мы с тобой, Ардагаст, будем волхвовать на горе, а вы, бабы, — под горой. Вызовем силу Рода, а Лютица её направит к пещере с дарами. Эх, сколького не знают дураки, что лезут клады добывать! Вот золото от них и уходит...
Лютица взяла навершие с богиней и вместе с царицей спустилась к подножию горы. Волхв и царь водрузили навершие с Папаем на столб. Воздев руки, Вышата заговорил нараспев:
— Встану благословись, пойду помолясь в восточную сторону, к середине мира. Ты, Небо, — отец, ты, Земля, — мать. Стоит гора выше всех гор, на ней дуб, вершина его в Ирии, корни в пекле. На дубу — сам Род-Белбог, всем богам и людям отец, всему доброму в мире творец. Власть его — на все четыре стороны, на три мира. Мы, царь и волхв, Роду помолимся и поклонимся.
Зоркий взгляд Ардагаста вдруг заметил на белой равнине движущийся с запада закованный в железо конный отряд под темно-красным знаменем. Аланы Фарзоя! «Вышата! Великий царь едет сюда. В его отряде один колдун и один бес!» — долетел до волхва мысленный голос Лютицы. Вышата напряг духовное зрение, но никакой нечисти среди всадников не разглядел. Переполошилась зря баба? Или здесь такой чародей, что и ему, великому волхву, глаза отводит? Обо всём этом Вышата откровенно сказал Зореславичу и спросил:
— Не прервать ли нам обряд? Я в этом мире не самый могучий волшебник. А ты — только подручный царь.
Царь росов нахмурил брови, задумался. Потом решительно сказал:
— Хуже всего, если Фарзой с колдуном станут ломиться в пещеру, а солнечное золото уйдёт в преисподнюю. Оттуда его не всякий бог вызволит. Куда уж там моим потомкам... Продолжай обряд! Дары, если надо, сами себя защитят, а мы поможем. Лишь бы не ушли они из этого мира. Чтобы не погас в нём для росов золотой добрый свет впереди!
У подножия горы Лютица вздохнула:
— Что мужики затеяли-то! Хотела их остеречь, а только раззадорила. Не приведи Лада, заратятся Ардагаст с Фарзоем...
— А что? — тряхнула волосами Ларишка. — Разве аорсы с аланами страшнее аримаспов, сюдбя, незнаемых?
— Тебе, полянице, всё нипочём. Не видела, поди, войны на своей земле, не знаешь, каково с малыми детьми бежать неведомо куда...
Царица обняла чародейку за плечи:
— Лютица, ну когда ты чего-нибудь боялась? Ты же львица! А детей наших мы защитим. Не допустим войны между росами и Фарзоем. Довольно того, что Ардагаст с сестрой сиротами выросли.
Ларишка прошла полмира и была привычна к жизни в походных шатрах. Но выросла она всё-таки в сложенном из сырцовых кирпичей дворце отца, бактрийского князя. А теперь самым родным местом для неё была царская мазанка над Тясмином.
Наверху Вышата бронзовым ножом зарезал овцу. Такую же жертву внизу принесла Лютица. Ардагаст возлил из Колаксаевой Чаши на жертвенник кровь овцы, затем молоко, красное вино и хмельной мёд. Питьё жрецов, воинов и поселян: ведь царь молится не за одного себя — за весь народ. Вышата взмахнул посохом с трезубцем. Зазвенели колокольчики, им откликнулись сами собой подвески на большом навершии. Волхв пошёл вокруг стола и жертвенника, приплясывая и потрясая посохом и священной секирой. Внезапно поднялся ветер, закружила метель. Бесы, видимые лишь волхву, заскакали вокруг святилища, скаля зубы и выставив когти. Но ни один бес и ни одна снежинка не могли преодолеть незримой стены, поднимавшейся над каменной оградой святилища.
Наконец Вышата поднял посох и заговорил:
— Есть посреди Днепра, на Перун-острове, пещера. В ней за дверями золотыми и железными, будто солнышко за тучами, золотой плуг с золотой секирой — огненное сердце Скифии. Силою Рода-вседержителя — не уходите, дары Колаксаевы, ни на небо, ни в пекло! Волею Даждьбога-Колаксая — да увидит вас нынешний Солнце-Царь Ардагаст, сын Зореслава, из рода царей сколотских! Откройтесь, дары, на добро, на счастье всему народу росов!
Царь росов вынул из золотых ножен меч и скрестил его с посохом, образуя косой крест. Снова зазвенели колокольчики в клювах трёх бронзовых птиц. Внизу так же скрестились махайра Ларишки и посох с богиней в руке Лютицы. Всё, как в начале времён, когда на Мировом Дубе сидели и творили мир три птицы — Белбог, Чернобог и отец их Велес, а внизу Дуба обитала Мать Мира. И пробудились снова великие добрые силы. Белое чистое сияние охватило навершие с Родом на столбе. Луч от него протянулся к трезубцу, оттуда, вспыхнув с двойной силой, — к навершию с богиней, а оттуда понёсся на юг, за горизонт, к самому Перун-острову.
