Опустив голову, Владетель попытался унять волнение и придать лицу самое безразличное выражение: ни тюремщикам, ни, тем более, Остену нельзя показывать свою слабость, ведь они тут же вцепятся в нее, словно голодные псы в брошенную им кость… Руки Ставгара мимовольно сжались в кулаки, цепи ответили на это движение уже привычным звоном, но когда трое «карающих» вошли в темницу Владетеля, он встретил их спокойным и даже равнодушным взглядом.
К своему удивлению, Ставгар не увидел среди пришедших к нему тюремщиков Остена, зато в этот раз одним из надзирателей оказался тот самый пожилой воин, что поведал Владетелю о смерти Кридича. Пока двое ратников заковывали ноги Ставгара в тяжелые кандалы и отсоединяли от стены удерживающие его руки цепи, этот «Карающий» неотрывно смотрел на Бжестрова со странной смесью жалости и горечи, но так и не сказал ни единого слова. Убедившись же, что все сделано как надо, ветеран молча кивнул тюремщикам и те, заставив Владетеля встать на ноги, повели его куда-то вглубь коридора.
Сочувствующий же взгляд пожилого ратника, как ни странно, не испугал, а приободрил Ставгара. Ему подумалось, что ныне бесконечное ожидание закончилось: Остен принял решение, и вскоре Владетелю доведется отправиться в каменоломни вместе с теми, кто ходил под его стягом. Участь, по мнению «Карающих», неподходящая для знатного пленника, но Бжестрова грела сама мысль, что он снова окажется среди своих. Разделить судьбу ратников, с которыми он уже не раз дрался плечом к плечу, казалось Ставгару много справедливее, чем получить свободу за отцовские деньги, в то время как его люди будут сносить все тяготы неволи. В конце концов, их плен был следствием ошибок самого Ставгара, что же до каменоломен, то, по слухам, даже оттуда сбегают…
Увы, еще через несколько мгновений едва зародившаяся в сердце Бжестрова надежда рассыпалась в прах – его привели не к другим пленникам, а в небольшую, едва освещенную единственным факелом у дальней стены залу с массивными сводами, в которой не было ничего, кроме вычерченного на каменном полу колдовского круга с вязью рун по краям. Достаточно большой, чтобы вместить лежащего в нем человека, он занимал аккурат середину залы; потеки красновато-бурой краски невольно наводили на мысли о крови, а на границах чародейского круга виднелись вбитые между плитами железные петли.
Ставгару хватило одного взгляда на чародейские письмена, чтобы понять – его привели сюда для ритуала! Остен не отступился от мысли выведать тайну Энейры – он просто готовился и копил силы, чтобы теперь уже наверняка завладеть сознанием и памятью Бжестрова… Но он не допустит этого!.. Не позволит сотворить с собою такое!..
Воспоминания о пережитой из-за последнего чародейства Остена боли тут же смешались в душе молодого Владетеля со страхом за Энейру, чтобы уже в следующее мгновение переродиться в безудержный гнев. Силы Ставгара словно бы удесятерились – он рванулся из сдерживающих его оков раненным зверем, и один из надсмотрщиков не удержал в руках цепь. Бжестров же, получив свободу движений, развернувшись к другому тюремщику, сшиб его утяжеленным оковами кулаком наземь прежде, чем тот сообразил, что происходит, после повернулся к другому, намереваясь продолжить схватку, но третий из «Карающих» – тот самый пожилой воин – повис на спине у Ставгара, стараясь прижать руки взбунтовавшегося пленника к телу. Бжестров попытался стряхнуть с себя досадную помеху, да не тут было – «Карающий», даром что был уже в возрасте, сохранил и силы, и хватку. Он вцепился в Ставгара, точно клещ, и таким образом если и не остановил, то замедлил его.
Тем временем оставшийся на ногах тюремщик тоже не терял времени даром, и, заметив, что пленник отвлекся на повисшего на нем воина, прицельно ударил Бжестрова в висок. Перед глазами Владетеля тут же заплясали искры, в ушах зазвенело – на короткий миг все вокруг поплыло, словно бы утрачивая четкость и краски. Ставгар покачнулся, дернул головой… А потом вдруг резко подался вперед, заваливаясь на так и не успевшего нанести второй удар тюремщика. Не ожидающий такой каверзы «Карающий» увернуться не успел и повалился на спину, а сверху его придавил груз сразу двух тел.
Подмяв под себя тюремщика, Бжестров попытался завладеть его оружием, но эта схватка никак не могла решиться в его пользу: мало того, что прижатый им к каменным плитам «Карающий» оказался вертким, словно угорь, а пожилой воин по-прежнему вис на Владетеле охотничьей собакой, сводя на нет почти все усилия пленника, так еще и третий тюремщик, придя в себя после удара, тут же ринулся товарищам на подмогу.
Схватка превратилась в отчаянную возню на полу – некоторое время не было слышно ничего, кроме хриплого дыхания дерущихся, да звона цепей пленника, но потом выучка и численный перевес «Карающих» взяли свое. Ставгару, едва не выдергивая кости из суставов, заломили руки за спину, и, пригнув голову, поставили на колени перед кругом. В схватке Владетелю рассекли лоб нашитой на перчатку тюремщика защитной пластиной, так что теперь кровь заливала лицо Бжестрова и капала на пол возле начерченного на камне колдовского круга – до странности яркая на сером и словно бы пыльном камне… А затем в воцарившейся в зале тишине прозвучал спокойный, хрипловатый голос:
– Что ж, теперь я вижу, что еда пошла нашему пленнику впрок – иначе у него не хватило бы сил устроить такую славную бучу.
– Глава… – немедля обратился к доселе молча наблюдающему за борьбой Остену кто-то из тюремщиков, но тысячник не дал ему договорить, приказав:
– Я хочу видеть его глаза.
Пальцы одного из ратников немедля вцепились в волосы Ставгара, дернули их вверх и назад, заставляя пленника поднять голову – взгляды соперников встретились, как того и желал сам тысячник мгновение назад. Спокойный и оценивающий – Остена, все еще полный яростью – Владетеля… Усмехнувшись, тысячник отвел глаза первым и спокойно указал на круг:
– Сюда, только рубаху с крейговца снимите, да рисунок не затопчите.
И все еще пытающегося вырваться Ставгара подтащили к колдовскому кругу. Олдер же, стоя рядом, наблюдал за действиями своих воинов, скрестив руки на груди. Сегодня он выглядел до странности дико и непривычно – оголенный по пояс, с покрытыми густой сеткою из красных и черных рун плечами, грудью и щеками, Остен казался выходцем из темных веков Ирия. Пришельцем из древних времен, когда, согласно преданиям, лето даже в жарком Амэне длилось не более двух месяцев, а весь оставшийся год в мире царили лишь ночь, холод и жадные до человеческих душ и крови Бледные Призраки. Не демоны, но и не люди – иная, жуткая раса, принесшая в Ирий черное колдовство и ушедшая впоследствии глубоко под землю… Большинство людей не любили вспоминать о тех временах, и избегали всего, что могло бы о них напомнить, так что теперь бывалые воины опасались даже взглянуть на своего главу лишний раз. Разве что пожилого ратника не пугало превратившееся из-за рунической вязи в зловещую маску лицо тысячника, потому именно он, когда работа тюремщиков была завершена, произнес:
– Все сделано по твоему слову, глава.
Остен же, глядя на распятого в колдовском кругу Бжестрова, медленно кивнул:
– Вижу. А теперь вы, двое, ступайте отдыхать, а ты, Антар, принеси мне птицу.
