– Разве вы захотите дать свое имя ублюдку?
– Конечно нет.
– Быть может, на время отправить Катарину подальше, в какую-нибудь деревню?
Эрнан сделал паузу, явно что-то обдумывая. Потом произнес:
– Это вызовет ненужные подозрения. Пусть живет дома, но до поры до времени никуда не выходит. Позже можно будет сказать, что это были преждевременные роды и младенец умер. Только нужно объяснить все Кэти и убедить ее в необходимости расстаться с этим ребенком.
– Как это сделать?
– Я с ней поговорю.
Катарина бросилась назад, нырнула в постель и откинулась на подушки.
Вошел Эрнан и остановился, глядя на жену. Он тяжело вздохнул. Почему налет восторженного нежного поклонения исчез слишком быстро? Как получилось, что он так скоро исчерпал отпущенную ему долю влюбленности?
– Кэти! – печально начал мужчина. – Я хотел начать новую жизнь, желал обрести что-то свое, настоящее, то, что останется со мной навсегда. Я думал, что ты чиста и наивна, и предполагал, что мне придется научить тебя и любить, и жить. Я ошибся. У тебя оказалось свое прошлое. Я прогадал. Кругом все та же пустыня. Никого и ничего; мне не к чему привязаться и не во что верить.
– А Бог? Разве ты не веришь в Бога?
– Верю. Но смысл моей жизни не в этом.
– Ты говорил, что любишь меня. Ты лгал?
– Нет.
– Я тебя понимаю. Ты полюбил другую девушку, ту, которую придумал. Поверь, если бы я знала, что со мной, то никогда не вышла бы за тебя. Я вовсе не желала причинять кому-то страдания.
– Нет, все-таки хорошо, что ты замужем и за тебя отвечаю именно я. Неизвестно, как поступил бы с тобой твой отец.
Внезапно глаза Катарины подернулись влагой, на ресницах задрожали слезинки. Она что есть силы вцепилась пальцами в одеяло.
– Ты просил быть откровенным с тобой, Эрнан. Так вот, я слышала, как вы с отцом говорили, что не хотите оставлять здесь ребенка. Но я не желаю его отдавать!
Эрнан изменился в лице.
– Мне кажется, ты сама не захочешь его видеть! Куда разумнее отдать его на воспитание. Зачем тебе ребенок человека, который над тобой надругался!
– Этот ребенок и мой тоже!
По лицу Эрнана можно было догадаться, что он пребывает в глубоком и тупом отчаянии, но его голос звучал спокойно:
– Ты не понимаешь, что значило бы для меня дать свое имя этому ребенку, тем более если родится сын!
– Я не хочу сына, – прошептала Катарина, – сыновья покидают своих матерей: они или отправляются странствовать или… уходят в монастырь.
– Ладно, – сказал Эрнан, – в любом случае об этом рано говорить. Полагаю, всем нам нужно набраться терпения и просто ждать. Не волнуйся, у нас еще будет время поговорить об этом.
С тех пор для Катарины началась новая жизнь, незамысловатая, однообразная, зато полная спокойствия и света. С утра она садилась в своей комнате у окна, брала тонкую иглу и ткань и терпеливо, любовно шила легкие, воздушные детские вещи. Днем, если позволяла погода, спускалась в сад. Катарина бродила по дорожкам, беспрестанно размышляя, и ей казалось, будто она ткет внутри собственного разума огромный, причудливый невидимый ковер. Ответственность за свою судьбу и судьбу будущего ребенка придала ей твердости и хладнокровия. Отныне сердце Катарины было полно бесконечного терпения и затаенной любви.
Она любила таинственное затишье, когда над морем стоял туман, и не любила моросящий дождик и затянутые сизой пеленой небеса. Иногда начинал идти снег, легкие белые хлопья кружились между деревьями, и Катарина подставляла руки, ловя снежинки и наблюдая, как они тают в ее горячих ладонях.
Хотя ее движения утратили прежнее изящество и упругость, Катарина чувствовала себя превосходно, она хорошо ела и много спала – к тайному неудовольствию Эльзы, которая во время обеих беременностей не могла проглотить ни куска и страдала от жестоких болей в спине.
Катарина попросила Эрнана принести несколько романов и с наслаждением погрузилась в чтение. Она читала целыми вечерами, вникая в хитросплетения чужих судеб, а потом ложилась и засыпала с сердцем, полным радости, благодарности и покоя.
Однажды, когда дети, Эрнан и Катарина уже спали, а Пауль молча курил трубку, Эльза, которая шила при красноватом отсвете горящих в камине поленьев, внезапно промолвила, оторвавшись от рукоделия и пристально глядя на мужа:
– Катарина лжет.
Пауль повернул голову; смятение и стыд нахлынули на него с новой силой, но он сдержался и ограничился тем, что произнес с тихой угрозой:
– Что ты имеешь в виду?
– Ее никто не насиловал, и ей прекрасно известно, кто отец ее будущего ребенка.
Несколько секунд Пауль смотрел на жену, приоткрыв от изумления рот, потом выдавил:
– С чего ты это взяла?!
– Достаточно посмотреть на нее, заглянуть ей в глаза. Она счастлива и спокойна. Если бы надо мной надругались, а потом я узнала, что еще и беременна, я бы рвала на себе волосы, рыдала и ненавидела себя и весь свет!
– Ты думаешь, что моя дочь – потаскушка, которая сбежала из монастыря и добровольно отдалась на улице первому встречному! – Глаза Пауля метали молнии, он повысил голос, его лицо было искажено растерянностью и отчаянием.
– Я ничего не думаю, – заметила Эльза, снова принимаясь шить, – но я уверена в том, что сказала.
– Помнишь, как грустила Кэти, когда вернулась домой? Она была не в себе, молчала, ничего не ела, – медленно произнес Пауль.
– Полагаю, тому были иные причины.
– Какие?
– Не знаю! – отрезала Эльза и, отложив шитье, встала. – Я поднимусь к себе.
Спустя минуту женщина вошла в комнату и остановилась у большого зеркала. В те времена зеркала считались большой роскошью, нередко их выписывали из Германии и Франции. Комната купалась в золоте заката, сияла блеском небесного пурпура, игравшего на металлических накладках резной мебели. Эльза шагнула вперед. Она была хороша собой – высокая и стройная, с каштановыми волосами и серыми, с мягким блеском глазами. Женщина была моложе Эрнана Монкада, выбранного Паулем в мужья своей дочери, и всего на шесть лет старше Катарины! Она происходила из знатной, но разорившейся семьи, и ей пришлось выйти за Пауля Торна, богатого вдовца, имевшего десятилетнюю дочь. Недавно вышедшая из детского возраста, она не годилась Катарине в матери. Когда Пауль отправил дочь в монастырь, Эльза вздохнула с облегчением.
Ее жизнь заполняли наряды и украшения, Эльза не желала одеваться так, как обычно одеваются замужние голландки, ей нравилось все яркое и броское. Пауль, опьяненный юностью и миловидностью жены, охотно потакал ей в этом. Эмалевые наборные пояса, жемчужные повязки, гирлянды из золотых и серебряных листьев, золотые серьги с филигранью и драгоценными камнями. Чулки с подвязками, перчатки, сумочки, шитые бисером шелковые шарфы. Узорный атлас, эскалат, дамасский шелк, изысканные платья, изящно облегающие верхнюю часть тела и туго шнурованные спереди, парадные бархатные пояса с подвешенными к ним кошельками, стеклянные зеркала, оправленные в резную слоновую кость и вложенные в футляр из серебра с хрустальными вставками. После рождения детей Эльза стала одеваться скромнее, зато принялась обставлять дом. И лишь когда в доме появился Эрнан Монкада, женщина поняла, чего ей не хватало на самом деле: молодого, красивого мужа, легкомыслия, веселья, любви.
