— Ни одна женщина не ревнует меня, — решительно отмахнулся Наполеон. — Даже моя жена.
— А Джузеппина Грассини? — спросила она с горечью.
Ей было не по себе при мысли о том, что она больно ранила единственную женщину, которой ни за что на свете не хотела бы причинить боль.
— Джузеппина просто уязвлена. Пострадал лишь ее престиж.
— И все-таки вы с ней…
— Мы несколько раз делили с ней ложе, — перебил ее Наполеон.
— Без любви? — этот неделикатный вопрос Саулина как будто задавала себе самой.
— Зато с большой охотой.
— Ты и в самом деле уверен, что женщина не может тебя полюбить?
— Женщины влюблены в то, что я символизирую, — назидательно объяснил Наполеон, — они любят власть, силу, миф о непобедимости. Для некоторых из них любовь — это игра и просто удовлетворение любопытства. У ног победителей всегда можно найти множество женщин, но среди них почти никогда, — добавил он с горечью, — нет той, о которой он мечтает.
— Даже на этот раз?
— Ты для меня желанна больше, чем любая другая женщина на свете.
— Разве это не замечательно?
Солнце, должно быть, уже высоко стояло в небе, потому что свет, проникавший сквозь шторы, сделался ярче и теплее.
— Ты удивительное создание, — сказал Наполеон, лаская ее. — Я до сих пор ясно помню тот день, когда ты бросилась на дорогу, рискуя своей жизнью, чтобы спасти мою.
— С тех пор столько времени прошло.
— В тот день я подарил тебе табакерку.
— Ты был прекрасен! — горячо воскликнула Саулина. — Я помню тот майский день, как будто это было вчера. Я подарила тебе ожерелье из живых ящериц. Потом мне стало ужасно стыдно, но больше у меня ничего не было, а мне так хотелось отблагодарить тебя за твой подарок!
— А мне вот не было стыдно опуститься на колени перед тобой, — признался Наполеон, — хотя до этого случая я никогда не преклонял колен перед женщиной, даже перед своей женой. Даже перед своей матерью! Но в тот день мне захотелось это сделать.
— Я была лохматая, грязная и тощая. Настоящее пугало!
— Ты была обворожительна. Такая искренняя и непосредственная! Когда я сказал тебе, что я Наполеон Бонапарт, ты спросила: «Тот, что ворует кур?» Помнишь?
— Это приходский священник нас всех запугал, — улыбнулась Саулина. — Он называл французов дьяволами. — Она прижалась к нему и почувствовала, как по его телу пробегает дрожь. — Помню твои длинные черные волосы. Ты говорил по-итальянски со странным акцентом. А я тогда вообще говорила только на местном диалекте! И все-таки мы поняли друг друга.
— Мы и сейчас прекрасно понимаем друг друга. Стоило нам снова встретиться…
И опять послышался осторожный стук в дверь. Наполеон поднял полог, высунулся из постели, схватил один из начищенных до блеска башмаков из телячьей кожи, в которых щеголял вчера вечером на балу, и швырнул его в дверь.
— Черт бы тебя побрал, Бурьен! — заорал он. — Оставь меня в покое!
Саулина подавила смешок.
— Это твой секретарь?
— Это несчастье моей жизни, — ответил он. — Под предлогом того, что мы вместе учились в школе, он присосался ко мне, как пиявка, и с тех пор ни туда ни сюда. Кроме того, он сплетник.
— Значит, теперь о нас узнают все, — слегка встревожилась Саулина.
— Нет, если я велю ему молчать, — успокоил ее Бонапарт. — Но я боюсь, что уже сейчас, в эту самую минуту, весь Милан знает, что мы вместе. Меня это не смущает. А если бы и смущало, теперь уже поздно плакать над пролитым молоком. А вот проклятым Бурьеном придется заняться.
— Если он так тебе досаждает, прогони его, — предложила Саулина, никогда не признававшая полумер.
— В особых случаях он умеет быть полезен, как никто. В один прекрасный день, если он меня переживет, Бурьен порасскажет обо мне немало занимательных историй. Это будет его краткий миг славы. Так что он не зря терпит должность моего верного пса.
Саулину охватила дрожь суеверного ужаса.
— Зачем ты заговорил о смерти?
— Общество с легкостью избавляется от своих властителей. Среди самых высоких вершин дуют самые сильные ветры.
Перестав улыбаться, Саулина отчаянно обвилась вокруг него.
— Знаю, для тебя я всего лишь минутное приключение, — сказала она, — но я хочу стать таким приключением, которое запомнится тебе на всю жизнь. Я хочу, чтобы ты был счастлив, вспоминая обо мне.
— Ты подарила мне минуты ослепительного счастья.
Они вновь занялись любовью, потом надолго затихли, сжимая друг друга в объятиях. Судя по свету, проникавшему сквозь шторы, солнце уже стояло в зените. Наполеон лежал с закрытыми глазами.
Саулина внимательно осмотрела комнату с высоким потолком, расписанным изящными цветочными мотивами, которые повторялись в лепных украшениях стен, в мозаичном узоре на полу и в обивке мебели в стиле Директории. Апартаменты были предоставлены первому консулу маркизами Казати.
Наполеон открыл глаза и посмотрел на нее с восхищением.
— Надеюсь, в моей жизни еще будут минуты, подобные этой.
— Все будет зависеть от нас, — откликнулась она.
Могла ли ожидать большего девушка без имени и без приданого, оставшаяся одна на свете, от своей первой ночи, проведенной с мужчиной? Она отбросила простыню, намереваясь встать.
— Ты куда? — спросил Наполеон.
— Я бы хотела принять ванну.
В туалетной комнате размещалась огромная ванна серого мрамора. Саулина потянула бархатный шнур: это был сигнал, дававший знак горничной, что пора наполнить ванну горячей водой. Наполеон подошел к ней, пока она любовалась собой в огромном зеркале, заключенном в тяжелую резную раму. Впервые она видела себя обнаженной, и рядом с ней стоял мужчина. Они были одного роста и оба хороши собой: она — блондинка с черными глазами и светлой кожей, он — оливково-смуглый, светлоглазый брюнет.
— Ты прекрасна, — сказал он.
— Вижу, — просто ответила она.
— И ты меня очень возбуждаешь.
— Вот это я только что заметила.
Внезапно Наполеон нахмурился.
— Мне не хотелось бы потерять тебя теперь, когда я наконец вновь тебя нашел, — сказал он.
— Все будет зависеть от нас, — повторила Саулина.
— Однако мы сами, увы, в значительной степени зависим от других.
— Давай постараемся не испортить то, что у нас есть, мыслями о том, чего у нас, возможно, никогда не будет.
— Очень разумное предложение.
Горничная постучала в дверь, и любовники скрылись за пологом широкой постели.
