Все как по команде посмотрели на залившуюся краской девушку. Людовик, болезненного вида брат Наполеона, удивленно поднял брови – единственное движение, которое, кажется, давалось ему без труда. Мюрат, муж Каролины Бонапарт (в скором будущем маршал Франции и неаполитанский король), переглянулся со своей молодой женой и хихикнул.
– Иоахим! – одернула его смущенная Жозефина, а потом спросила дочь: – Что вы на это скажете?
Гортензия внезапно пулей вылетела из-за стола, сбежала по широкой мраморной лестнице, задев по дороге одну из китайских ваз с цветами, стоявших на каждой второй ступени, – нарциссы сломались, перемешались с голубыми фарфоровыми осколками, – и устремилась к своим двум комнаткам, что располагались на первом этаже дворца. Девушка внимательно оглядела спаленку, потом прошла в будуар (бывшую молельню Марии-Антуанетты), где она хранила многочисленные выкройки, ноты и книги. Все было на месте. Шагнув к розового дерева изящному секретеру, Гортензия сняла с шеи крохотный блестящий ключик и осторожно отперла один из ящичков. В самой его глубине располагался тайник: если нажать на небольшой выступ, задняя стенка ящика откидывалась. Оттуда-то и извлекла девушка некое письмо. Оно не было вскрыто, печать никто не трогал.
– Слава богу! – с облегчением прошептала Гортензия и добавила с досадой: – Вечно отчим подшучивает надо мной!
Так оно и было. Как только девушка убежала из столовой, первый консул принялся хохотать. От смеха у него даже выступили слезы, и он сказал, обращаясь к жене:
– Пока еще девица смущается, но скоро она осмелеет и научится лгать. Тем более ей есть у кого учиться, сударыня, не так ли?
Наполеон был весел, и Жозефина ответила ему в тон:
– Научиться лгать не так уж сложно, куда сложнее уметь скрыть ложь.
– А все-таки я, кажется, угадал некую тайну, – не дослушал жену Наполеон. – Может, вы поговорите с Гортензией? Боюсь, у девочки пока нет наперсницы…
Наперсницы у Евгении-Гортензии де Богарнэ, дочери Жозефины от ее первого мужа виконта Александра де Богарнэ, и впрямь не было, но зато она имела многочисленных приятельниц, приобретенных ею в пансионе госпожи Кампан, бывшей некогда наставницей несчастной королевы Марии-Антуанетты. Может быть, это послание девушка получила от подруги? Но тогда почему она так смущена? И почему все еще не прочитала его?
Мы ответим на эти вопросы немного позже, а пока познакомимся с прелестной Гортензией поближе. Она была хрупкой, с тоненькой талией, с маленькими, правильной формы руками и ногами и грациозной походкой. Глаза у девушки были голубые, волосы, конечно же, вились и отливали золотом. В общем, настоящая фарфоровая куколка.
Но характер у этой красавицы был на редкость твердый. Решившись еще в самом нежном возрасте любое дело делать хорошо, она, сжав зубы, часами просиживала за клавесином и арфой, прилежно изучала основы музыкальной гармонии – и со временем развила свой слабый от природы голос и стала весьма недурно петь и даже сочинять музыку. Точно так же она приручила кисть и палитру и считалась неплохой рисовальщицей; особенно ей удавались портреты и натюрморты.
Гортензия предпочитала шумному обществу уединение, причем с годами – все больше. Когда она была ребенком, ей часто приходилось становиться свидетельницей ссор между отцом и матерью. Однажды ночью она проснулась оттого, что родители кричали друг на друга прямо возле двери детской.
– Вы никогда не любили меня! – утверждала Жозефина. – Вы лгали перед алтарем, когда нас венчали! Мне надоели и ваши бесчисленные потаскухи, и эта отвратительная чужая пудра на вашем фраке, и надушенные записки, которые валяются по всему дому…
– Перестаньте, – прозвучал насмешливый голос Александра Богарнэ, по праву считавшегося одним из самых красивых мужчин Парижа. – Вы неподражаемы, Жозефина! Конечно же, я не любил вас, потому что вы нехороши собой и часто визжите, как торговка. Но у вас есть шарм, вы умеете нравиться, и вы чертовски обольстительны. Неужели вам мало этих приятных слов?
– Но вы же изменяете мне! – возмутилась Жозефина.
– А вы – мне! – спокойно парировал муж.
И вот тут-то пятилетняя Гортензия выглянула в коридор и спросила с любопытством:
– А что вы оба изменяете?
Ей надавали пощечин, сдали с рук на руки поспешно прибежавшей няне – и мать бросила с упреком отцу:
– По вашей милости девочка вырастет распущенной. За ней надо присматривать.
– Присматривайте лучше за мальчиками, – пожал плечами Александр. – У вас это лучше получается.
С тех пор Гортензия поняла, что от взрослых лучше держаться подальше и что полагаться надо только на саму себя. Своими соображениями она поделилась с Евгением, который был старше сестры на целых три года, и он согласился с ней, но добавил важно:
– Однако же надо непременно иметь покровителя. Даже когда мы вырастем, нам придется от кого-нибудь зависеть, и лучше, чтобы это был приятный человек. (Евгений Богарнэ всегда придерживался этого правила, выработанного им самим в детстве. Когда он подрос и его мать стала женой Наполеона, Евгений делал только то, что велел ему отчим. Он не был талантливым полководцем или хитроумным политиком, но умел четко выполнять приказы, и потому император ценил его и даже прочил в свои наследники. Но потом Наполеон решил развестись с Жозефиной и охладел к пасынку. Евгений безропотно подчинился новым планам своего покровителя и даже уговаривал мать согласиться на развод. Благодарный Наполеон оставил молодому человеку все титулы – а Евгений, зять короля Баварии, был герцогом Лейхтенбергским и князем Эйхштедтским – и много раз доверял ему армии в ответственных сражениях. Когда же наступил 1814 год и императора низвергли, Евгений, успевший перевезти все свои огромные богатства в Баварию, участвовал в Венском конгрессе и очень понравился царю Александру I. Новый покровитель даже обещал выхлопотать ему независимое княжество, так что Евгений был весьма недоволен бегством Наполеона с острова Эльба и его походом на Париж. Может, Богарнэ и принял бы опять сторону корсиканца, да знаменитые Сто дней правления экс-императора окончились слишком быстро…)
Маленькая Гортензия не скучала по отцу, когда тот в составе французского корпуса отправился в далекую Америку воевать за ее независимость. Девочка уже догадывалась, что родители безразличны друг другу и что батюшка вряд ли вернется к ним. Так и получилось. Как только Александр прибыл во Францию, он и Жозефина затеяли бракоразводный процесс, который тянулся так долго, что однажды уставшая от тяжбы женщина сказала детям:
– Завтра мы едем на Мартинику. Надо же вам наконец побывать на острове, где родилась ваша мать… как, впрочем, и ваш отец.
Именно на Мартинике Жозефина и узнала о том, что во Франции произошла революция, что король низложен и арестован и что ее бывший муж сделался председателем Учредительного собрания, одно из заседаний которого, проходившее наутро после бегства Людовика XVI, он открыл ставшей вскоре крылатой фразой:
