Неужели я и вправду собрался уходить из жизни, зажав в руке стакан с виски? Развлекая Лорена? Где я? Где…
Неожиданно я понял.
— Мы в Санта-Монике.
— Я знал, что вы догадаетесь, — улыбнулся Лорен. — Но увы — слишком поздно. Я уже добрался до вас.
— Не будьте таким самодовольным. Это не ваша удача, а всего лишь моя непростительная глупость. Я должен был почуять неладное. Оуэн никогда бы не снял подобную квартиру. Это вы его сюда притащили.
— Верно. К тому времени я уже знал, что он оказался предателем.
— Но кто ежедневно проверял его состояние? Миллер? Он работал на вас. Это он убрал ваши голографии из базы данных компьютера.
— Да, он. Но мы наблюдали за Дженнисоном ежесекундно — с помощью портативной камеры. Ее убрали сразу после его смерти.
— А затем выждали неделю. Неплохо придумано. Почему мне сразу не пришло это в голову? Ведь все так просто и логично. Сама атмосфера этого места… И жильцы — серые, безликие тени, которых никто не будет искать. Они сидят в своих комнатушках, как мухи в паутине, а паук-Лорен следит за ними и дергает за ниточки. Выбранная жертва исчезает вместе с документами, вещами, голографиями…
— Ваш друг предал меня, — сказал Лорен. — И я хочу знать, что он успел вам сообщить.
— Вполне достаточно. У нас есть детальные описания ваших операций на Белте, включая схемы доставки товара покупателям. Ваш план все равно провалился бы. Белти-анцы не заинтересуются предложением подобного рода.
— Голографии?
— Нет, к сожалению.
— Я был уверен в том, что он передаст какие-то сведения, иначе мы бы отправили его в хранилище, как и других. Пришлось его оставить.
— Но зачем?
— Не понимаете? Полиция займется расследованием дела, а мы сядем вам на хвост, и вы как миленькие поможете нам найти место хранения информации.
— Камера хранения в аэропорту на имя Кьюба Форсайта.
Лорен скрипнул зубами.
— Я же знал! Надо было сразу догадаться! Знаете, после того, как мы подсадили его на драуд, я пытался прерывать сеанс и заставить его говорить. Не вышло. Он не мог ни на чем сосредоточиться, кроме своего драгоценного приборчика. Уж мы и так и сяк…
— Я убью вас.
Лорен склонил голову на бок и нахмурился.
— Наоборот, мистер Гамильтон. Еще сигарету? — Да.
Он снова зажег ее и подтолкнул столик в мою сторону. Может быть, удастся еще раз сосредоточить его внимание на этом нехитром трюке. Если удастся сунуть сигарету в рот, освободив тем самым руку… Надо лишь дождаться удобного момента. Но какого?
Сколько все-таки времени? Что делает Джули? Я вспомнил ту ночь, две недели назад: ужин на балконе самого высокого в Лос-Анджелесе ресторана. Ковер из неоновых огней расстилался под ногами… Может быть, она поймает эту волну воспоминаний.
— Должно быть, вы пользовались популярностью среди астронавтов — единственный человек, способный поправить антенну на корпусе корабля, не покидая рубку.
— Да нет, боюсь, с антенной у меня не получилось бы — силенок маловато.
— А вам не приходило в голову, что использовать свои способности против людей подло?
— О чем вы?
— Помните Рафаэля Хейна? — Голос Лорена дрогнул. — Он был моим другом. Я знаю, что вы тогда были связаны. Как же вам удалось разорвать веревки такой слабенькой ручкой?
— Хейн использовал не веревки, а наручники, и мне всего лишь удалось дотянуться до его кармана, в котором лежал ключ.
— Все равно вы использовали против него свою силу, не имея на то никакого морального права!
Все ясно. Колдовство. Черная магия. Именно так нас воспринимают окружающие. С некоторой примесью ужаса и зависти. Лорен считал, что легко может справиться даже с детективом ОРП. Но посылать против него чародея, колдуна— это уже несправедливо. Я понял, почему он меня разбудил: ему хотелось торжествовать, праздновать победу.
— Не будьте идиотом. Я не нанимался играть в ваши дурацкие игры. В моих глазах вы — самый обыкновенный серийный убийца.
Лорен поднялся, и я понял, что мое время истекло. Он побелел от злости; кажется, даже его ухоженные волосы стояли дыбом.
Я уставился на крошечную иголку инжектора и отчетливо почувствовал все, что со мной будет происходить в четкой и неизбежной последовательности: холодная ванна спирта, скальпели, хирургический лазер. Особенно живо представились скальпели — острые, блестящие…
Который час?
Лорен поднял инжектор и прицелился. Видимо, воображал, что находится в тире.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Лучше бы вы оставались простым астронавтом.
Чего он ждет?
— Уж извините, не могу поклониться на прощание, — зло крикнул я и замахнулся на него окурком. Он выскользнул из рук. Я поймал его и… воткнул себе прямо в левый глаз.
При других обстоятельствах я бы тщательно обдумал эту идею, но… все равно сделал бы то же самое. Ведь Лорен считает меня своей собственностью. Кожа, здоровые почки, легкие, желудок — все это стоит очень дорого, около миллиона долларов. А я порчу его драгоценное имущество! Торговцы органами особенно ценят глаза.
Я не ожидал такой адской боли: где-то читал, что в глазном яблоке нет чувствительных нервов. Значит, это веко.
Но у меня не было другого выхода.
Лорен выругался и кинулся ко мне сломя голову. Откуда ему было знать? Он налетел на меня, сильным ударом отбросил окурок и стоял, задыхаясь от ярости. Медлить было нельзя.
Я протянул руку, проник сквозь его грудную клетку, нащупал сердце и сжал что было сил. Его глаза вылезли из орбит, руки беспомощно шарили по груди. Видимо, ему казалось, что это сердечный приступ.
Затем Лорен взглянул мне в лицо.
Что он там увидел? Плотоядного одноглазого хищника, корчившегося от неистового желания убить…
Он выстрелил в пол и упал.
Меня трясло от отвращения. Шрамы! Он был покрыт шрамами с ног до головы. Что же в нем осталось от настоящего Лорена? Видимо, он был давно и безнадежно болен, и однажды решение пришло…
Лорен не двигался. Он лежал на боку, подвернув под себя руку с часами. Я остался в полном одиночестве. Черт, сколько времени?
Я так никогда этого и не узнал. Дверь приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулось бледное лицо Миллера. Увидев босса, распростертого на полу, он ящерицей выскользнул обратно. Через минуту я увидел направленное на меня жало инжектора.
— Ты позвал, и я услышала — сказала Джули. Она осторожно уселась на краешек больничной койки. — Плохо пришлось, да?
— Ага.
— Никогда не чувствовала такой ошеломляющей волны страха.
