— Час от часу не легче, — Сайлас поглядел — не слышит ли их пилот за переборкой. — Киборги. А может, ихэны?.. Знаешь, если ты решил срочно расслабиться с девчонками или отвязаться по дури, совсем не обязательно так улетать мозгами, чтобы…
— Бревно! Так все и было, это правда!!
— Ну, тогда — в эфир! Это сенсация, мы возьмем столько подключений, что…
— Нельзя, — Доран прикусил палец, чтобы не заскулить. — Нельзя! Они меня убьют.
— Киборги?
— Их хозяева. Надо разоблачить BIC, что они выпускают киборгов без законов…
— Тогда точно убьют — договорить не успеешь… — Сайлас был полон сострадания, но не к мукам своего работодателя, а к самому себе; как это пошло и досадно — обнаружить, что ведущий целого проекта на ТВ — на полпути в психушку. — Летим-ка мы к врачу.
— Да, да, туда, — кивнул Доран. — Меня всего трясет. Мне нужен доктор Орменд! Промывка мозгов и успокоительное…
«Действительно что-то случилось, — подумал Сайлас. — Босс выглядит хуже некуда и несет какую-то ахинею».
* * *
В виртуальном мире синий человек с прозрачным телом, под которым играли и пересекались желтые и зеленые мышцы, плавно выполнял, как замысловатый танец, разные упражнения: повороты, приседания, наклоны, шаг и бег на месте. Движения были ровными и уверенными. Секрет пластики и необычайного человекоподобия Кавалера был прост: в каждый момент киборг задействовал раза в два больше мышц, чем прочие, причем очень синхронно, уравновешенно; энергии он потреблял лишь немногим больше. Хиллари это знал, он хотел отгадать другую загадку — почему то, что делает Кавалер, не хотят (или не могут) делать прочие. Но это на потом. Главное сейчас — восстановить мозг и, похоже, задача выполнена. Хиллари с нескрываемым удовольствием любовался, как Кавалер демонстрирует свою пластику:
— Все нормально, Кавалер, — Хиллари перевел дыхание. — Паль, уходим.
Но киборг продолжал моделировать картинку и тянул время, словно не хотел отпускать людей из поля своего сознания. Затем синее небо озарилось золотым сиянием, и буквально за секунду до появления сигнала закрытия прозвучали негромкие слова с дублирующим текстом:
— Я люблю тебя, Хиллари.
— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ХИЛЛАРИ.
Хиллари отключился от машины, предоставляя Пальмеру завершать скучноватый выход. Он снял шлем и осмотрелся: глаза немного устали, а в остальном самочувствие хорошее. Посмотрел на часы: 23.28. Засиживаться нельзя, надо входить в режим дня. Хиллари деловито расстегивал перчатки, когда Пальмер снял шлем.
— Отлично, Паль, — улыбнулся Хиллари. Он взял минералку, плеснул в стакан Пальмеру, а сам, сделав кресло полулежачим, вытянул ноги и отхлебнул из горлышка. — До полуночи уложились, не сутки же напролет тут сидеть…
— Нет, каково, — Пальмер рассмеялся, глаза его лучились. — Такое признание напоследок! Теперь понятно, Хил, почему ты за него стоишь горой.
— Тсс! Никому ни слова, — Хиллари принял наигранно отстраненный вид. — Что бы это значило? И ведь как подгадал, хитрюга, буквально за секунду до выхода, когда нельзя вернуться назад. Ничего, в следующий раз я лично переверну ему весь эмотивный блок, чтобы узнать, что же он подразумевал под этим.
— А по-моему, яснее некуда, — вызывая андроидов, Пальмер откровенно веселился. Довольный Хиллари развалился повольготней и заложил ногу за ногу.
— Четыре часа непрерывного ментального контакта, полное взаимопроникновение сознания. Это круче секса, а, Пальмер? Это и есть полная близость, растворение себя в другом без остатка.
— Да, — поддержал Пальмер, — а уж когда все сделаешь и шлем снимешь — такое облегчение, словами не передать. Истинное блаженство.
Они посмотрели друг на друга — и расхохотались. Как здорово дышать и чувствовать в унисон, когда ты начинаешь мысль, а другой ее подхватывает так, как ты думаешь. Хиллари вгляделся в Пальмера и вспомнил, как он принимал корпус, оборудование и персонал, доставшийся от предшественника. Здание пришлось ремонтировать и перестраивать; оборудование — списывать и менять; и в этом организационном бедламе надо было проводить еще и кадровые перестановки — кого оставить, а кого отставить. Непопулярные меры проводил в жизнь лично Хиллари, как вновь назначенный шеф. Люди сопротивлялись, кто как мог, но Хиллари не дал им объединиться, разбил на группы, а потом обрабатывал поодиночке. И в результате — выиграл.
Все, не исключая зав по кадрам, были уверены, что Пальмер вылетит. Производственная характеристика у него была ужасная — аккуратность и пунктуальность в ней каким-то непостижимым образом сочетались с постоянными нарушениями сроков, срывами графиков и множественными ошибками в работе. Характер у него был не лучше — вспыльчивый, мелочный, скандальный, он не уступал ни на йоту, и каждое распоряжение сверху встречал в штыки. По рейтингу симпатий Пальмер занимал последнее место в отделе. Никто ему не сочувствовал, все желали от него избавиться, да и возраст — 42 года — не оставлял ему шансов. Он сидел на самой паршивой машине и преисполнялся пессимизма. Когда Хиллари вызвал его на собеседование, Пальмер смотрел на босса, как на врага, и готов был драться до последнего — увольнение сильно сбросило бы его вниз. Разговор был очень долгим и тяжелым, а по его окончании Пальмер получил путевку на спецкурорт для военных операторов на четыре месяца и должность в исследовательском отделе с испытательным сроком в год. Сказать, что все удивились, — это ничего не сказать. Все вдруг, как в озарении, поняли, что новый босс — совершенно непредсказуемый тип, руководствующийся в своей работе какими-то надчеловеческими принципами. Хиллари и подумать тогда не мог, что они будут впоследствии так вот запросто болтать и смеяться.
— Пальмер, — вдруг спросил Хиллари, — почему ты не ушел?
Пальмер задумался, на лбу его прорезались легкие вертикальные морщинки. Хиллари ждал ответа.
— «Навигатор», куда отправились другие, не мой профиль, — и, отследив прозрачный взгляд шефа, он продолжил с некоторым смущением: — Мне в «Роботехе» должность завотдела предлагали…
— Почему ты не согласился? — Хиллари чуть пожал плечами, давая понять, что готов к любому ответу.
— Я стал опытней, — Пальмер успокоился и начал говорить свободнее. — Сравнивал не только должности, оклады, но и условия труда, график времени, плотность работы. Работа там стандартная, но очень интенсивная. К тому же я познакомился с тамошним боссом — и передумал.
— Неужели он круче меня? — Хиллари иронически хмыкнул.
— Не в том дело, — Пальмер зажевал сырную палочку, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Кто-то донес шефу, что он тоже присматривал новое место… — Там по-другому все поставлено — сквозной контроль, секундомер; как на конвейере… Я просто не выдержал бы, снова стал бы злобной сволочью. И еще… там, в «Роботехе», никто не разрешил бы мне использовать стенд для текущей учебы… для себя, чтоб держать уровень. Я познакомился с их трудовым уставом — культура верности и послушания, доносы, полная лояльность — хуже, чем в «политичке». Каждую секунду думать на благо фирмы… А здесь мне дышится легче. Они сами вышли на меня. Как-то узнали о моих результатах. Но, Хил, я же работаю медленно, и другим я не буду. Я уже не мальчик, чтобы купиться на табличку с должностью. Я не собирался уходить из проекта, просто захотелось посмотреть, как оно на гражданской службе. И оказалось, что там — тюрьма.
