– Ну и отлично… Отлично… – уговаривала она себя. – Все так или иначе закончится. Час терпеть, век жить. Так вроде бы положено рассуждать, когда зубы рвут. Век жить.
Виктор вернулся через несколько минут, веселый и порозовевший. На ходу расправляя закатанный рукав, направился к бару:
– Выпьем, детка. Мне тут кое-что презентовали, пока ты разъезжала. Кое-что экзотическое. И я, верный муж, не стал пить один, дожидался тебя. Чтобы угостить. Такая красивая бутылка. Прямо барокко, смотри. Угощайся, моя радость, нектарчиком! Ну же! Твое здоровье!
Экзотика оказалась готовым коктейлем, крепким и тяжелым, и Юлия, чуть пригубив, отставила бокал. От такого пойла, она знала, голове ее потом не помогут никакие болеутоляющие.
– Ну нет! Так не пойдет! – веселым чертом паясничал Виктор, в два глотка ополовинивший свой бокал. – Так никуда не годится! Давай, любимая, давай! За Юрочку Мареева, восставшего из пепла! За молодость, за любовь и вечную дружбу! Которой ни рожна нет на свете и быть не может! Пей! Пей, моя… добыча.
Юлия отхлебнула – будто расплавленного свинца.
– Виктор. Тебе стоит ли пить… после стимулятора?
– Стоит, – мотнул он головой. – Под разговоры-то? Стоит. Способствует красноречию. Я тут решил тебе кое-что поведать. Рассказать о своей любви к тебе. О своей долгой любви. Пей давай…
– Виктор. Ты не о том…
– Ну как же не о том? Я так долго тебя ждал…
– Виктор…
– Ждал с тех самых пор, когда увидел еще девчонкой. Ты строила глазки, умничала, воображала. И жулила в рулетку. А Юрка и не видел, что ты мухлюешь. Он вообще никогда ничего не видел дальше своего носа, звездочет, мечтатель московский недоделанный.
– Виктор, ты пьян уже.
– Пьян? Чушь! Это был такой вечер! С ним связано первое в моей жизни твердое решение. Знаешь, какое?!
– Не кричи, пожалуйста!
– Знаешь, какое?! Заполучить тебя во что бы то ни стало! Хоть через двадцать лет, но заполучить! А он и не знал, что с этого момента я ему враг, а ты – моя добыча. Я и виду не подавал! Я стерпел даже вашу свадьбу! Т-твою мать.
– На нашей свадьбе мы, кажется, виделись с тобой второй раз в жизни.
– Мало ли что тебе кажется. Ты мне, мальчишке, снилась, и я не хотел просыпаться, пытался удержать сон. Потом, в институте, я стал колоться, и ты снова была со мной, когда дело доходило до глюков.
– Колоться? В институте?
– Да, моя дорогая! Колоться! Еще в МГИМО. Приятный человечек, душа нараспашку, такой понимающий, предложил мне «стимулятор». Нисколько, по его словам, не вредный. Чтобы лучше учиться и ради раскрепощения. Девочкам-то нравятся такие, раскрепощенные… Нет? А я думал да.
– Как-то странно. Колоться. Бредишь ты, Виктор. Семидесятые годы… Какая тогда могла быть наркота, кроме травы?
– Да любая!!! Если нужно держать на крючке твоих родителей-разведчиков, чтобы работали в самых жутких местах и не рыпались! Любая!!! Если что – у любимого сыночка передозировка. Надо думать, была причина им не доверять до конца. Всегда есть такая причина, если загоняют в дерьмо! Они погибли как раз тогда, когда вы с Юрочкой отбыли в Гвинею, только известно об этом стало гораздо позже… «Погибли на боевом посту». Или устранены за ненадобностью как отработанный материал. Я не слишком расстроился. Я их почти не знал. Но мы не о том, а? Ты меня сбила…
– Может, хватит? Я поняла: ты меня хотел и получил в конце концов.
– Не-ет. Не хватит. Ты еще самого интересного не знаешь. Выслушай, сокровище мое, и – твое здоровье еще раз. Так вот. Направление в Гвинею получить было не так и сложно. Пришел запрос в то ведомство, где я обретался. Я выразил желание, а поскольку в Африку переться никто не жаждал, то… Вот он я, здравствуйте, Юлия Михайловна, моя мечта! Юркаболван работал, ты, малышка избалованная, обижалась. И дело было за малым: соблазнить тебя и устранить на фиг Юрку. Ха!
– Устранить Юрку?! Ты хочешь сказать?..
– Да, да, да!!! Это я выкрал те документы у него из стола! Я продал их штатовцам! Свел знакомство с помощницей их культурного атташе, бабой-шпионкой, трахнул ее, чтобы ей легче было меня завербовать, – просто подставился, я же видел, что она не просто так меня клеит, это же азы! И выкрал документы при первом же удобном случае. Копии снимать не стал, чтобы факт покражи был налицо и чтобы с Юркой побыстрее разобрались. Ты сбежала, сама себя испугавшись, но это мне было только на руку, я знал, что получу тебя. Вот так, любимая. А потом я спаивал его, дурака, и ни у кого уже не оставалось сомнений в его моральном падении. Тебя-то не было, и очень легко было повернуть дело так, что ты сбежала из-за его пьянства. Ну, где пьянство, там и шпионаж. Естественно! По тем временам.
А он пил и пил себе… А он велся как телок… И ты тоже велась, родная.
– Ты… Ты чудовище!
– Да ведь ты это давно знаешь! Что невинность-то изображать. А то, что ты тогда была на сносях… Как я ликовал! Лишить его не только жены, но и ребенка! Я победитель, любимая. И имя мне – Победитель!!! Я уж двадцать лет праздную победу! У моей победы твое лицо, твоя кровь… Знамя победы – простыня с нашей постели… И никому… Никому… Не дам…
Виктор уже бредил, пена кипела у его рта, алкоголь тек на грудь, и взгляд уплывал. Юлия не слушала, потрясенная, и не смотрела на мужа. Оцепенела, застыла, убитая. Очнулась, когда хрустнул в руках бокал, слишком сильно сжатый. Стряхнула осколки на пол и удивилась: когда успела выпить все до дна? И еще удивилась, что не поранилась. Подняла взгляд – все показалось незнакомым. Сон, не сон?
Напротив, в кресле, без сознания лежал Демон, хрипло дышал открытым ртом, голова боком на подголовнике, руки будто изломаны, глаза полуоткрыты, но слепы.
Юлию ноги сами понесли к заветному шкафчику. Ключ в замке – забыт. Шприцы. Немые, без надписей, ампулы в коробке. Она обломила носик ампулы и наполнила шприц…
На Рождество полагается ждать чудес. Чудеса стряслись, потому снова я взялся писать хронику. Чудо первое: все наши московские отбыли из самого большого в Бирштадте отеля, который оккупировали, казалось, навсегда, куда-то на карнавал – чертей изображать в сочельник. Я уж думал – не дождусь такого счастья, чтобы все сразу сгинули, пусть и на время. Стало как-то приятнее на свете жить, не так утомительно. Чудо второе: явился на Рождество в наш Бирштадт некто. Человек молодой, с длинноватыми не по моде черными кудрями, но не дикими, а этакими расчесанными, из ренессансных времен. Прямо Рафаэлевы кудри! Лежат волной на щеках. Молодой человек бродит по снегу, на елки задирает голову. Скатал снеговика, украсил угольными глазками и морковным носом, воткнул ветки вместо рук и одарил снеговика своими рукавицами. Вроде бы радуется наш ваятель, как малое дитя, но улыбается хотя и беззаботно, однако искушенно, будто Сам, сотворивший Адама. Скатал снеговику и подружку, столь же угольноглазую, с еловым носом-шишкой, с бюстом, который Снеговику должен бы представляться аппетитным.
