вздыхает Тигр, — я тебе перешлю. Только ты спокойно, Лис. И Лехе закинь тоже, чтоб знал. И… — он делает паузу, — держитесь там.
Тигр отключается, а мне прилетают два сообщения. Смс. И фотка.
Смс короткая: “Марина, я уезжаю в Москву, выхожу замуж за Тошку. Документы из универа заберу позже. Предупреди там в деканате и Колеснику скажи. Удачи тебе!”
А на фотке Вася в постели с Весом.
Она лежит, уткнувшись носиком ему в плечо, глаза закрыты, светлые волосы змеями по груди. Фотка свежая, потому что на шее малышки отчетливо видны следы зубов Лехи. Это мы в последний раз круто пожестили, я запомнил.
Фотка эта — пересыл с телеги Веса. Подписана: “Моя будущая жена”.
За кадром слышу какой-то посторонний жуткий звук.
И скрежет.
И не сразу понимаю, что это я рычу. Как зверь, как какой-нибудь гребанный оборотень в полнолуние. И зубами скриплю одновременно.
— Блять, Игнат! — отец кидается ко мне, пытается отобрать опасно скрипящий телефон, но я не даюсь, хриплю, словно зомбак, стискиваю проклятый гаджет, прижимаю его к животу, — Игнат! Да еб твою… Охрана! Врача! Врача сюда! Вы нахуя его по башке так били? Я разъебу тут всех, если у него чего-то будет!
Влетает бригада охры, между ними затесался мужик в медицинском костюме.
Меня тут же, на стуле, держат и всаживают в вену укол.
В голове все плывет на мгновение, а затем…
Затем становится холодно. И мертво.
Я смотрю отрешенно, как мой телефон кочует к отцу, как он смотрит сообщения, фото. Хмыкает.
Поднимаю на него взгляд.
Если хоть что-то пизданет сейчас, клянусь, я из пола выверну этот гребанный стул и разъебу о его башку.
Но отец меня хорошо знает. Потому молчит.
Кидает телефон на стол, жестом отсылает охру и врача, ждет, пока закроется дверь.
— На, кури. — Всовывает мне в рот сигарету, сам тоже прикуривает, отходит к окну, забранному решеткой.
— Мне жаль.
Не отвечаю.
Мне похуй на его слова и его жалость.
Смотрю только на телефон, где застыла картинка.
Малышка, такая нежная, мягкая после сна. Я знаю, как она обычно выглядит, едва-едва пробуждаясь, столько фоток ее тут, на этом же телефоне. В постели, голенькой, прикрытой волосами, с сонно чмокающими зацелованными губками, замученной, затисканной мной и Лехой…
В голове от одного воспоминания взрываются фейерверки, и я рычу снова.
Отец не поворачивается, смотрит в окно.
— Так бывает, сын.
Он очень редко со мной говорит таким тоном, особенно в последнее время. Чаще или рычит или нахуй шлет. Высокие у нас отношения, да.
— Надо идти дальше. Вы с Камнем вперлись. В той тачке был полный фарш, начиная от мета и заканчивая фальшивыми бабками. О чем вы думали, когда соглашались перегнать, даже не хочу представлять. Суть в том, что я не вытащу вас обоих.
— Его вытаскивай.
Отец поворачивается ко мне, выгибает бровь.
— Альтруист? Или сдохнуть решил? Из-за бабы?
— Не говори о ней.
— А я не о ней. Я о тебе, долбаке.
— Сам все решу.
— Решишь ты. Решальщик, блять.
— Я сказал…
— Заткнись, — тон отца до такой степени жесткий, что я реально замолкаю. — Я сказал, что вытащить вас обоих не могу. Но смягчить могу. Ему. Если все подпишешь, то он уедет не на восемь лет, а на три года.
— А я?
— А ты — в закрытую военную часть. На контракт. Пока все не утрясется.
— Нет. Если подпишу, получится, что Камень паровозом пойдет…
— Если не подпишешь, то ему не скостят. Он сам подпишет.
— Вряд ли.
Отец щурится на меня, затем усмехается.
— Повезло тебе. У меня таких друзей не было. Он не подписал, да. К нему подходили насчет скидывания на тебя паровоза. В обход меня хотели меня поиметь. Он послал нахуй.
Молчу, никак не комментируя. Но и не сомневаясь, что Каменюка именно так и сделал. Потому что упертый правильный дурак.
А я его подставил.
Я всех подставил.
И наша девочка…
Какого хуя, Вася?
Не могу сдержать стон, роняю горящий лоб на столешницу.
— Башкой не бейся, там и так мозги отбитые.
— Похуй.
Сажусь ровно.
— Все. Я не буду подписывать ничего, понял? Я не хочу, чтоб он шел паровозом. Это я ему предложил. Я нашел эту работу. Он не хотел, но потом согласился. Потому что бабки.
— Два идиота, — раздраженно выдувает дым отец, — ни одному из вас не пришло в голову, что это подстава? Кто будет такие бабки платить перегонщикам? Не задумался никто, что через тебя меня порежут?
Молчу.
Не задумывался.
Вообще.
Мысли не о том были.
Только о бабках. О том, что мы сможем на гонорар начать гонять тачки из Китая по параллельке. Как раз на пять новых мыльниц хватало. Там закупиться, растаможить в Казахстане, привезти, продать, накрутив триста процентов… Абсолютно реальная схема! Сделать так пару раз — и можно нормально стартовый вкладывать в развитие нового направления…
Съезжать, наконец, от Камня, с его халупы, брать хорошую хату, чтоб кровать была здоровенная. И радовать нашу малышку. Она заслуживала того, чтоб ее радовать.
А вышло…
— Хуево вышло, — словно слышит мои мысли отец. — Надо теперь выкручивать это все.
— Плевать.
Откидываюсь на спинку стула, дымлю судорожно сигаретой.
Мне реально теперь плевать.
На все.
Это словно… Как в вакууме оказаться. Где звуки глохнут, не долетая до тебя. И эмоции тоже глохнут. И это хорошо. Потому что иначе разъебал бы все вокруг.
Хороший укол.
Помог.
— Мне не плевать. У меня один сын. — Отец берет бумаги, пробегает взглядом, усмехается, — впрочем, мне твоя подпись нахуй не нужна. Сам распишусь.
— Экспертиза… — пытаюсь выковырять из стремительно улетающей в вакуум памяти новый аргумент.
— Да кому это надо? — хмыкает отец.
Забирает документы, подходит ближе, наклоняется, пристально глядя мне в глаза:
— Догнало тебя, да? Значит, сможешь сейчас выслушать и, может, даже понять. Потом. Девок — много. Жизнь — одна. Я тебе советую: забудь про нее. Она того не стоит. Мстить бабе — бесполезно. Бабы — бессмысленные гормональные существа. Ей было хорошо с вами в какой-то момент. А потом стало плохо, когда я тебе бабло обрубил. Ты скажешь “нет”, а я скажу “вспомни и подумай”. Вы для нее — приключение. Как и она для вас. Все. Отпустил. Ты — мой сын. У тебя все еще будет, поверь мне.
Он выходит из кабинета, прихватив телефон со стола.
А я смотрю на то место, где он лежал.
В голове, сквозь вакуум, дохлыми рыбами на дне бьются слова отца: “У тебя все еще будет…
