Миша потерял счет минутам. Сидел, привалившись щекой к выдвижной двери, и пытался расслышать хоть что-то, хоть какой-то звук с другой стороны. Подслушивать мешали собаки, скулили, иногда лаяли, скребли когтями о доски. Время от времени стонал негромко Иннокентий. Мише очень хотелось отлепиться от двери, подбежать к раненому Кеше, посмотреть, как он, что с ним, но это было невозможно сделать. В любую секунду за дверью могли раздаться шаги. Чумаков надеялся расслышать чужие шаги вопреки всякой звукоизоляции и встретить врага достойно. Фатально было бы оказаться хотя бы в шаге от двери, когда та начнет открываться. Чумакову удалось обмануть собак, черт его знает, а вдруг снова удастся воспользоваться фактором неожиданности и вырваться на волю, возопить о помощи, спасти Кешу, спастись самому, пускай и придется расплатиться за спасение годами тюрьмы, пускай!
В первые минуты сидения под запертой дверью Чумаков сжег великое множество нервных клеток. Когда же счет времени был потерян, на смену нервному напряжению пришла апатия. Нет, он не плюнул на все на свете, на себя и на Кешу. Он как бы впал в спячку с открытыми глазами, в анабиоз, когда нервная система «заморожена» и прочие жизненные системы отключены почти все, за исключением слуха, зрения, осязания и интуиции.
«Быть может, это состояние, в каком я сейчас нахожусь, и называется СИСУ? Как и Сан Саныч когда-то, я выдержал первый экзамен с собаками и не боюсь следующих испытаний, – размышлял Чумаков отстраненно. – Я спокоен и в то же время готов ко всему. Не боюсь смерти, но и не стремлюсь к ней. Я, как древний варвар, который не знает, что такое стресс, для которого жизнь и выживание синонимы, а на том свете язычника ожидает существование точно такое же, как и на этом, – охота и война. Богов, добрых и злых, нет, и нет для варвара особой разницы между двумя противоположностями – между добром и злом. Варвар признает лишь противоположность победы – поражения».
Шаги за дверью. Возвышенно-философские мысли, нырнув в омут подсознания, исчезли. Вновь напряглись нервы. Дрогнула рука с обмотанным вокруг ладони ремнем. Шаги за дверью Миша скорее почувствовал, чем услышал. Ощутил вибрацию лестничных ступенек, прогнувшихся под весом спускающегося в подвал человека, врага, сволочи, приговоренной заочно Чумаковым к смерти.
Дрогнула дверь, поползла в сторону. Чумаков отстранился от дверной панели. Хрустнув суставами затекших коленей, выпрямился. Занес руку с ремнем для удара.
Как только раздвижная дверь отъехала достаточно, чтобы стал виден рослый мужской силуэт за порогом, Чумаков крутанул пряжкой ремня над головой и понял, что промахнулся! Пряжка просвистела возле лица отшатнувшегося пришельца. Чужая рука на излете перехватила ремень, дернула, и Михаил Чумаков потерял равновесие, грохнулся на живот, стукнувшись лбом о грязную пробковую сандалию человека за порогом.
– Расслабься, Чумаков. Это я.
– Сан Саныч! Ты?!!
– Угу. Пришел тебя спасать, как и обещал. Поднимайся давай. – Сан Саныч протянул Мише руку, ухватился за ладошку, обмотанную ремнем, рывком поставил Чумакова на ноги.
– Сан Саныч! Там Кеша! Он ранен, его необходимо отвезти в больницу! Срочно!
– Держи. – Сан Саныч вытащил из заднего кармана светлых летних брюк связку ключей. – Поднимайся вверх по лестнице, слева выход, во дворе садись в «Ниву», заводи мотор, Кешу я принесу. Бегом, Миша, в темпе!
Перепрыгивая через две ступеньки, Чумаков выскочил в холл-прихожую, метнулся влево, выпрыгнул на крыльцо и остановился как вкопанный.
– Яп-понский бог! Где ж это мы, блин?!
По сию пору Михаил пребывал в заблуждении, что находится в Москве. В пяти минутах быстрой ходьбы от Чистых прудов. Как отыскал его Сан Саныч здесь, черт-те где? Хотя почему «черт-те где»? Конским навозом пахнет, просторы вокруг, а на горизонте небо тлеет, словно зарей, отблесками огней большого города. Подмосковье. Помнится, Сан Саныч сомневался в том, что единственная база «Синей Бороды» – спортклуб-подвальчик в центре Москвы. Значит, вот оно какое, логово «синих». Двухэтажное деревянное здание. В окне второго этажа слабо проникает сквозь занавеску желтый электрический свет. И тишина. Дом будто умер, он словно окружен аурой смерти. А темные силуэты двух автомобилей во дворе как два черных гроба. И стрекотание сверчка в тишине ночи звучит как поминальная молитва.
– Чумаков! Заснул? – Сан Саныч вышел на крыльцо бесшумным шагом призрака. Его окрик заставил Мишу вздрогнуть, вывел из растерянного оцепенения.
Миша спрыгнул с крыльца, подбежал к мертвой «Ниве», открыл автомобильную дверцу, плюхнулся на шоферское место, и машина с готовностью ожила, воскресла после поворота ключа в замке зажигания. Чумаков, как сумел, помог Сан Санычу уложить Кешу на заднем сиденье.
– Оденься. – Сан Саныч, вынося раненого, не забыл захватить Мишину рубашку, лежавшую под головой Иннокентия в качестве жесткой подушки. – Негоже в полуголом виде садиться за руль. И вообще, давай-ка, партнер, поменяемся местами. Лучше будет, ежели я поведу машину. Куда едем? В какую больницу конкретно?
– В Медицинскую академию. Повезет, если сегодня Лешка Зефиров дежурит в реанимации, я с Лешкой поговорю, попрошу...
– Нет! Ты погиб в автомобильной катастрофе. Забыл? С врачами переговорю я. Меня они не знают, договорюсь, успокойся... Кстати, я понял, как ты собачек перехитрил. Молодец, партнер! Медленно, но верно превращаешься в «человека СИСУ». Хвала богам, что я не научил тебя правильно работать ремешком с пряжкой, а то, глядишь, лежал бы я сейчас с пробитым черепом и остывал помаленьку.
«Нива» развернулась багажником к крыльцу и, освещая фарами разбитую дорожку под горку, медленно покатила к воротам.
– В подвале полно отпечатков моих пальцев. – Чумаков оглянулся на домик-флигель с одним блекло светящимся окном. – Подпол отделан вагонкой, древесина сухая, и если ее поджечь, то...
– В доме, помимо твоих пальчиков, отпечатков что звезд на небе, – оборвал Мишу Сан Саныч. – Поджог дома был бы на руку господину Полковнику, останься он живым и богатым. Нам же – тебе, мне и Кеше – гораздо выгоднее, чтоб менты отыскали фальшивые баксы на сумму шесть с половиной миллионов долларов и тела отставных офицеров. И показания полудохлых спортсменов в спортклубе нам предпочтительнее, чем их обугленные косточки. А труп Марины, уверен, менты не смогут идентифицировать. Я, как оружие разыскал, не пожадничал, половину автоматного рожка истратил, чтоб навести на лице покойной соответствующий макияж...
– Сан Саныч, я...
– Погоди, не перебивай. Сам знаю – ты ничего не понимаешь, и мои слова для тебя лишь обрывки интригующей информации. Слушай, партнер, сей же час все тебе расскажу. Слушай внимательно. Итак, подходя к спортклубу с «сывороткой правды» в «дипломате», единственное, чего я по-настоящему боялся, был вопрос о моих дальнейших планах и намерениях. Тот вопрос, который на месте господина Полковника я бы в первую очередь задал пленнику после укола «сывороткой». Спрашивать голого человека в кандалах и наручниках о его видах на освобождение и победу вроде как глупо, но Полковник был достаточно умен, чтобы не стесняться задавать обманчиво глупые вопросы, однако жаден при этом сверх всякой меры и свой грех алчности наивно приписывал всем окружающим... Прости, Миша, я увлекся рассуждениями вслух о вещах, по-прежнему для тебя непонятных. Перенял от тебя дурную привычку, партнер. Придется начинать рассказ сначала. Итак, подходя к спортклубу, я заранее предвидел развитие дальнейших зубодробительных событий в общих чертах и был готов к тому, что меня ожидает...
