вошелъ въ ея будуаръ, отдѣланный въ тяжеломъ стилѣ, невозбуждавшій никакихъ игривыхъ мыслей, даже и въ предѣлахъ супружескихъ правъ, она сидѣла, выпрямившись, у рѣзного письменнаго столика и водила жилистыми пальцами по матовой англійской бумагѣ перомъ, въ ручкѣ изъ слоновой кости. Ея широкій и костлявый торсъ драпировался въ кашемировый, цвѣтами, распашной капотъ. Скудные ея волосы были подобраны подъ черную кружевную косыночку. Отъ нея шелъ полублаговонный, полулекарственный запахъ.
— Bonjour, chère amie, — подкатилъ къ ней Саламатовъ и, дотронувшись слегка до плеча, поцѣловалъ въ темя, прикрытое косыночкой.
— Ah! mon Dieu!… [43]— встрепенулась она, поднимая голову, и даже покраснѣла отъ удовольствія.
Она очень цѣнила супружескія ласки.
— Я тебя испугалъ? — разсмѣялся Саламатовъ.
— C’est que tu es si matinal, aujoud’hui, Boris. [44]
Она положила перо методически и прикрыла бюваръ.
— Весна, chere amie, весна! Пора и мнѣ начать вести человѣческую жизнь.
— A la bonne heure![45]
И она передернула своимъ широкимъ и блѣдногубымъ ртомъ.
— Когда же мы переѣзжаемъ, Nadine? — спросилъ Борисъ Павловичъ особенно ласково, похаживая по будуару, руки въ шаровары.
— Ахъ, мой другъ, это въ одинъ день не дѣлается. Завтра я поѣду и посмотрю, исполнилъ-ли хозяинъ все, что я требовала. Dailleurs, le temps est changeant. Nous pourrions demenager des demain en huit. [46]
— Прекрасно, прекрасно, я не настаиваю: такъ мы на дачѣ устроимъ маленькій фестиваль и спрыснемъ мое новое назначеніе.
— Hein? — откликнулась Надежда Аполлоновна и устремила глаза на мужа. — Quas tu dis?… новое назначеніе? Encore une place de directeur… dans une entreprise vereuse? je ne conçois pas, Boris, quelle malencontreusse manie as-tu de te compromettre de plus en plus?![47]
— Помилуй, голубчикъ! Я тебѣ готовилъ маленькій сюрпризикъ…
Борисъ Павловичъ остановился въ эту минуту и тряхнулъ животомъ. Въ карихъ глазкахъ его промелькнуло нѣкоторое безпокойство.
— Une surprise? Quele surprise?
Голосъ Надежды Аполлоновны рѣзко просвисталъ. Въ немъ не было радостныхъ нотъ.
— Вотъ видишь, мои другъ, я хотѣлъ это устроить на дачѣ, но назначеніе вышло раньше, и мой сюрпризъ немного не удался.
— Mais quelle surprise, au nom de Dieu? [48]
— Во-первыхъ, — позвольте васъ поздравить, Надежда Аполлоновна: — вы уже болѣе не дѣйствительная статская, а тайная совѣтница.
— Vous êtes avancé en grade, Boris? [49]
Супруга какъ-будто улыбнулась.
— Вы это прочтете сегодня въ газетахъ. А завтра прочтете нѣчто другое, и вотъ эту-то новость я объявляю вамъ первой.
— Allez done, Boris, tout cela n’est qu’une bourde! [50]
— Да нѣтъ-же, мой другъ, я совершенно серьезно говорю. Князь Павелъ Павловичъ какъ-то говорилъ мнѣ: cher Саламатовъ, что вамъ за охота возиться съ вашей канцеляріей, vous n’etes pas de la pate d’un tchinovnik [51]. Перейдите въ наше учрежденіе. Жалованья вамъ не нужно, надѣюсь…
— Mais quel est cet учрежденіе? [52]
— Ахъ, Боже мой! душа моя, развѣ ты не помнишь… ну князь Павелъ Павлычъ… Ты сама, кажется, состоишь у него подъ началомъ?
— Dé la bienfaisance? [53] сгримасничала Надежда Аполлоновна и такъ и осталась съ этой гримасой на нѣсколько секундъ.
— Ну-да, мой другъ, de la bienfaisance. Но почетъ, почетъ какой! Побуду я годъ, и у меня Бѣлаго Орла. Теперь у меня чинъ такой. А тутъ, согласись сама, коптѣть въ подчиненной должности, проглатывать выговоры и чѣмъ-же кончить: тѣмъ — что тебя замаринуютъ, какъ какого-нибудь омара, въ прокъ и умрешь ты все въ томъ-же затхломъ уксусѣ; теперь-же я займу совершенно барское мѣсто. Никто, кромѣ человѣка съ блестящимъ положеніемъ въ обществѣ, не возьметъ его.
— Alors vouz avez donne votre demission? [54] спросила Надежда Аполлоновна, все еще не мѣняя строгаго тона.
— Mais oui, ma chere, je vous lai deja dit, [55] вскричалъ уже нѣсколько раздражительно Борисъ Павловичъ и надвинулъ шаровары на животъ. Я не могъ, да и не хотѣлъ оставаться «un tchinovnik», какъ говорятъ князь Павелъ Павчычъ, il fallait mémanciper [56].
— En dautres termes: on vous a chassé du service! [57]
Надежда Аполлоновна повернула ротъ свой налѣво и слегка сапанула.
Борисъ Павловичъ поправилъ свой синій пиджачекъ, взялъ стулъ, присѣлъ къ женѣ и облокотился своей пухлой рукой о письменный столикъ.
— Да пойми-же, душа моя, началъ онъ ласково и вразумительно — ты умная женщина и благоразумія тебѣ не занимать стать. Вѣдь меня производятъ въ тайные совѣтники ни съ того, ни съ сего, да еще съ мундиромъ. Ты это сама прочтешь въ сегодняшнихъ газетахъ.
— Je me soucie bien,[58] возразила Надежда Аполлоновна: de votre piteuse uniforme de tchinovnik. Si vous perdez votse charge honorifique et avec elle votre belle uniforme brodee!… [59]
— Да успокойся ты, Христа ради, Надя, голубчикъ! Ничего я не теряю, а веду тебя ко всевозможнымъ грандерамъ. Хочешь вѣрь, хочешь нѣтъ; но, право, я работаю тутъ только для тебя. Мой шитый мундиръ щекоталъ твое самолюбіе, но я все-таки былъ чиновникъ, а завтра я превращаюсь въ особу и трое положеніе въ твоемъ мондѣ вотъ какъ поднимается!
Онъ указалъ рукой аршина на два отъ пола.
Надежда Аполлоновна притихла, сжала губы и нѣсколько обиженнымъ тономъ проговорила:
— Au surplus, Boris, vous netes ni un enfant, ni un imbecile. Vous savez ce que vous devez à votre femme et. vous agirez en consequence.[60]
— Ну вотъ и прекрасно, вскричалъ Саламатовъ и чмокнулъ жену въ щеку красными, сочными губами. — Этакъ-то лучше будетъ. Только, сердечный другъ Наденька, надо будетъ и тебѣ немножко поработать.
— Dans quel sens? [61]
— Отставка моя появится сегодня, а новое назначеніе только завтра. Ты поѣдешь сегодня съ визитами и пусти вѣсть о моемъ назначеніи. Ты съумѣешь это сдѣлать и пресѣчешь всякіе глупые толки… Всѣ эти барыни знаютъ, что ты самый строгій судья твоего благовѣрнаго супруга. Стало-быть, если ты что-нибудь про него разсказываешь, значитъ оно правда. Эдакъ вы и вашем. у превосходительству приготовите надлежащій ходъ на высшія ступени…
— Assez, assez de bavardagel [62] остановила супруга расходившагося Бориса Павловича.
Онъ еще разъ поцѣловалъ ея руку и громко вздохнулъ. У него на лбу показалось даже нѣсколько капель поту.
Надежда Аполлоновна встала, оправила свой распашной капотъ и проговорила тономъ самоотверженной жены:
— S’il faut que je plaide votre cause, je me résigne.[63]
— Да, мамочка, рискнулъ Борисъ Павловичъ и, чмокнувъ ее въ сухую шею, выкатилъ изъ будуара.
Этотъ военный поцѣлуй произвелъ, повидимому, на Надежду Аполлоновну самое сильное впечатлѣніе. Она, растеревъ себѣ
