Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
А днем раньше предстояло получить урну с прахом.
Четыре тысячи триста восемьдесят две. Четыре тысячи триста восемьдесят три… Четыре тысячи триста восемьдесят четыре…
Это число надо запомнить. Во что бы то ни стало запомнить. Пометить шпалу сочащейся из носа кровью, отползти под тень кактуса, сделать два-три глотка из теплой фляги и забыться, насколько дано будет забыться. Потому что нет больше сил ползти вдоль сверкающих рельсов, уходящих за горизонт…
— Эй, Нил! Ты в норме?
То ли забвение оказалось слишком глубоким, то ли остановившаяся на рельсах белоснежная дрезина, убранная розами и разноцветными ленточками, появилась бесшумно, аки призрак. Нил протер воспаленные глаза, сел. С дрезины улыбался и махал ему рукой счастливый Ринго. В шикарном ковбойском костюме он был больше похож не на Ринго Старра, а на Ринго Кида из довоенного вестерна «Дилижанс».
Из-за его плеча выглядывала Линда в мелких золотистых кудряшках, которые очень ей шли. Одета она была в открытое розовое платье с кринолином. Он помахал им в ответ и крикнул:
— На. праздник едете?
— В Мексико-сити всегда праздник!
— А можно с вами?
— Нельзя. У каждого свой путь в Мексико-сити. Досчитай до. конца свои шпалы — вот ты и пришел.
— Линда, а почему молчишь ты? Дрезина медленно и беззвучно стронулась с места.
— Линда! — в отчаянии крикнул Нил.
— Бай, док Кэссиди! Встретимся на карнавале! Она подняла руки, и на ярком солнце блеснули изящные золотые кандалы.
Белоснежный корабль прерий истаял в жарком колышущемся мареве…
Четыре тысячи триста восемьдесят пять…
Нил проснулся весь в поту, стремительно встал, резкостью собственных движений сбивая остатки наваждения.
— Почему ты не разбудил меня?! — сердито выкрикнул он.
— Рано еще, — не оборачиваясь, сказал Кир Бельмесов.
— Скорее… Надо успеть.
— Не мешай. Чай пей.
Нил отвернулся от стола, за которым Бельмесов колдовал над какими-то кореньями, плеснул из заварного чайника немного зеленого чая, отхлебнул.
Остывший чай был горек и отдавал аптечной микстурой. Нил вернулся в кресло.
Ожидание было нестерпимым. Если они опоздают и Линда въедет в небесный Мехико, не освобожденная от оков, так похожих на изысканные украшения, она не избавится от них всю оставшуюся вечность. Вечность! От этого слова разило таким холодом, что у Нила застучали зубы, бесконтрольно и громко, так что даже Бельмесов услышал и с удивлением посмотрел на Нила: хоть в доме уже с месяц не топили, жара в башне стояла, как в финской бане — и по полу, и над головой тянулись распределительные трубы с горячей водой.
— Пора, — сказал наконец Бельмесов. Они спустились на площадку перед Ниловой дверью. Нил поднял заранее заготовленный мешок, вслед за Бельмесовым протиснулся в узкое чердачное окно и очутился на крыше.
Ночь была ясная, безветренная и поразительно холодная для конца апреля. В свете полной луны все предметы обретали причудливую фактуру сновидения — слишком отчетливы были все линии и формы, слишком приглушены все цвета и оттенки.
Прутики антенн подернулись тончайшими кристаллами изморози. Нил подошел к тому месту, где остановился Бельмесов, открыл мешок и принялся доставать оттуда щепки, ветки, скрученные листья.
— Сюда клади, — распорядился Бельмесов. — Зажигай!
Сухая кучка занялась мгновенно. Взвился длинный веселый язычок пламени. Нил даже не заметил, в какой момент на Бельмесове появилась странная четырехугольная шапка.
— На огонь смотри, — велел потомок шаманов. — Как белый будет — отпускай ее.
Он двинулся вокруг костерка, пританцовывая на полусогнутых ногах, что-то бормоча нараспев и периодически подбрасывая в огонь щепотки травы. Пламя взрывалось искрами, становилось то багровым, то зеленым, то фиолетовым. Нил отошел на несколько шагов, держа наготове раскрытый сосуд. Он провел пальцем по розовой пластмассовой поверхности, вдоль оставленной гравером бороздки, читая кожей: «Ольга Владимировна Баренцева, 1953-1982». Шаги Бельмесова убыстрялись, монотонный речитатив делался все быстрее и ритмичнее. Перед Нилом мелькало взмокшее лицо шамана, блистающие бельма закаченных глаз.
— И-и-и! — неожиданно тоненько взвыл Бельмесов, и пламя вдруг взвилось почти прямоугольным белым столбом.
Нил наклонил урну, размашисто провел ею перед собой и выкрикнул, как учили:
— Ом мани дэва хри!
Взметнувшийся серый пепел — последняя земная материальность Линды — на мгновение обрел очертания женского силуэта, потом — летящей птицы, и замер в морозном воздухе неровной, мелко мерцающей спиралью.
— Ты свободна, — прошептал Нил. — До свидания, любимая…
II
— Ну еще хоть полчасика, а? Клев-то какой!
— Завелся? А ведь всю дорогу отбрыкивался… Нет, брат, хорошенького помаленьку. И этого-то до дому не дотащишь.
Асуров показал на три толстенные гирлянды крупных окуней, насаженных под жабры на длинные проволочные шомпола. Несколько рыб еще трепетало, било серебристыми хвостами, остальные смирно уставили круги белых с красным ободом глаз в черное небо. Нил вздохнул и принялся наматывать леску на катушку.
— Я и предположить не мог, — говорил он следователю, методично складывающему снасти. — Я всегда считал, что рыбалка — занятие созерцательное, когда часами сидят с удочкой, кормят комаров или мерзнут над лункой, думают о чем-то великом и изредка подсекают случайную глупую рыбеху. А тут такая динамика, такой азарт! У меня рука устала таскать. Они прямо взбесились, и если бы насадить еще тройник на грузило…
— Главное — правильно выбрать место и время… Кстати, сейчас как раз время ужина. Ты ведь проголодался?
— Не то слово! Пока ловили, я не ощущал, а сейчас как навалилось — быка бы съел!
— Быка не гарантирую, но ушица отменная будет. Давай грузи улов на тачку и пошли…
— Ох, а тут цивильно! — сказал Нил, войдя в просторные сени, обшитые крупными лакированными досками. — Не ожидал от здешней глухомани.
— А ты думал! В сапогах не ходи, здесь снимай, на коврике…
Стол был сервирован в изысканном деревенском стиле. Огурчики, сало, соленые грузди, квашеная капуста и моченая брусника, рассыпчатая отварная картошка и восхитительная наваристая уха. Единственной нехарактерной черточкой было малое количество спиртного: перед первой закуской расплескали на два полторастика маленькую, а всю дальнейшую трапезу запивали домашним квасом — клюквенным и медовым.
— А вот я намедни в журнале читал, как в Исландии на озерах рыбачат.
Выходит, значит, крестьянин на лед, один лом в руках, гуляет и смотрит, где внизу рыбина побольше отдыхает. А лед там чистейший, сам понимаешь, страна повышенной экологии… — разглагольствовал Асуров. — Находит он, значит, такое место, встанет над ним и давай ногами топать изо всех сил. Рыбка испугается, отплывет, — а он за нею, она остановится — и он остановится и снова топает. Рыба на третье место — он туда же. И так до тех пор, пока ее окончательно не утомит, то есть сколько бы ни топал, она уже не реагирует. Тогда пробивает ломом лунку и вытаскивает добычу голыми руками…
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
