Книга Компания чужаков - Роберт Уилсон

— Моя награда, — произнесла Одри. — Орден Британской империи.

— Ты никогда не рассказывала!

— Главная награда в моей жизни! — Одри слабо потрясла кулачком. — Не так уж много за сорок лет службы.

— Жаль, что я раньше не знала.

— Что ж, теперь знаешь. Теперь я рассказываю тебе обо всем, — откликнулась мать и продолжала: — В Лиссабон я отослала тебя не только из-за Роули. Я действительно думала о твоей безопасности, но и хотела убрать тебя с глаз долой. Ты была постоянным напоминанием о моей трусости, о предательстве. Как ты знаешь, жару я тоже не выносила. Напоминанием об Индии остались жуткие мигрени.

В ту ночь Анна сидела за столом дольше обычного; Джейн Остен лежала перед ней, раскрытая, но не востребованная. Одиночество, расплывчатое отражение в темном стекле окна, длинная струя дыма от забытой на пепельнице сигареты. Дневной разговор с матерью навел Анну на мысли о собственной тайной жизни, которая продолжалась и потом, после окончания Лиссабонского университета. Жуан Рибейру предложил ей написать диссертацию на новомодную тему — о теории игр.

Она ухватилась за этот шанс обеими руками. Под неусыпным надзором Луиша Жулиану все дальше уходил от нее в мужской мир, и ослабевшая материнская орбита уже не могла его удержать. Два года спустя Анна с отвращением услышала от сына, что он вступил в юношескую бригаду Mocidade, даже не спросив мать. А если б и спросил? В ее глазах Mocidade была ничуть не лучше гитлерюгенда, но Жуан Рибейру сумел смягчить ее, сказав, что для мальчика естественно желание проводить время с друзьями, ходить в походы, одолевать горы.

Тем важнее становилась для нее подпольная работа. Пусть это иррационально, однако поступки Жулиану казались ей сознательным противодействием или даже — Господи, помоги! — предательством. Подросток ни на шаг не отходил от Луиша, он стал блестящим спортсменом, наездником, в математике он был хорош, но без блеска, а физику не воспринимал вовсе. Перебирая эти черты сына, гордившегося униформой Mocidade, Анна приходила к выводу, что растит юного Алмейду, что ничего от Карла Фосса нет в этом юноше.

Однажды, садясь в поезд на Лиссабон, бездумно вглядываясь в лица попутчиков, Анна осознала: смысл жизни ей давала секретная работа. До тех пор она понимала, что тайна бодрит ее и окрашивает серые будни в яркие тона, однако теперь стало ясно, что она живет только ради вечеров с Жуаном Рибейру, когда они составляют новые коды, ради длинных прогулок, кружным путем приводивших ее на явочные квартиры и к подпольным типографиям «У кампунэш» и «Аванте!», ради занятий, на которых она учила новых товарищей вживаться в легенду. Весь закулисный механизм политической борьбы составлял ее жизнь.

К мужу она испытывала нечастые приливы нежности, сына любила — пылко, но издали, к математике чувствовала ровный интеллектуальный интерес, но тайная работа удовлетворяла ее глубочайшую потребность. Это была наркотическая зависимость, сильнее, чем зависимость от сигарет, которые она курила на пару с Жуаном Рибейру, от кофе, который они пили чашку за чашкой. Эта работа определяла, кто такая Анна Эшворт.

Однажды ночью она лежала в постели рядом с храпящим Луишем и вдруг почувствовала себя самодостаточной, неуязвимой, цельной. Вина была искуплена — так она решила. Тайная работа во имя социальной справедливости была епитимьей, тысячью тысяч «Аве Мария», прочитанных во искупление греха, в котором она исповедовалась только самой себе. Так начинается процесс исцеления. Но стоило ей осознать это, как Анна решительным движением головы вытряхнула мистическую чушь из мыслей. Она была коммунисткой, атеисткой.

Подлив в стакан бренди, распечатав очередную пачку сигарет, Анна позволила себе вспомнить лучшие свои годы в партии. В 1959 году вместе с Жуаном Рибейру они разработали — а год спустя товарищи осуществили — фантастический план побега их вождя, Алвару Куньяла, из тюрьмы Пенише на севере Португалии. Затем последовала еще более дерзкая акция, с помощью которой коммунисты рассчитывали привлечь внимание всего мира к страданиям португальского народа. В январе 1961 года группа коммунистов захватила в Карибском море круизный лайнер «Санта-Мария». Это время Анна именовала годами своей славы, но, оглядываясь назад, вынуждена была признать, что слава оказалась недолговечной. В тот момент Жуан Рибейру пользовался величайшим уважением в политбюро, но точка зенита была пройдена. Членам Центрального комитета постоянные удачи профессора навязли в зубах, и, когда вслед за удачами последовали необъяснимые аресты товарищей, подозрение тут же пало на Жуана Рибейру и его помощницу-иностранку. Жуана перевели на скучную бюрократическую работу в партии, собирались подстроить депортацию Анны. Рибейру успел ее предупредить: сиди дома и уничтожь все, что может заинтересовать полицию.

Целый месяц Анна бесцельно бродила по дому в Эштуриле, беспрестанно курила и ежеминутно ожидала стука в дверь. Луиш пропадал на учениях. В дверь так и не постучали. Добровольное заточение кончилось в феврале шестьдесят первого, когда в Анголе вспыхнуло восстание. Луиш отбыл со своим полком в мятежную страну, а через полгода, когда стало безопаснее — бои сосредоточились на севере колонии, — Анна приехала на пароходе в Луанду вместе с шестнадцатилетним Жулиану.

Она отодвинула кресло от стола, задумчиво вращая в руке стакан бренди. Неужели на этом воспоминания исчерпываются? Она ждала большего. Ждала яркости, эмоциональной насыщенности, но, как и в тот раз, когда она очнулась в Лиссабоне от кошмара, воспоминания прокручивались словно киножурнал. Анна заглянула в комнату, где, приоткрыв рот, крепко спала мать. Короткие недели с матерью сделали Анну более живой, более полноценной личностью, чем двадцать лет в Португалии.

К концу августа погода переломилась. Холодный ветер задувал с северо-востока, лето кончилось. Одри не вставала с постели, уплывала на волнах морфина. Что-то бормотала про себя, какие-то обрывки стихотворений, а за окном дети играли в футбол, мяч стукнулся о капот автомобиля. Мужской голос гневно заревел на озорников, наступило молчание, потом кто-то робко спросил:

— А мяч отдадите?

— Нет, черт побери, не отдам!

Большую часть дня Анна сидела рядом с матерью, держа ее за руку, слегка сжимая, как будто прощупывая пульс, и перебирая бесконечные дни на веранде в Анголе, когда Луиш сражался на севере с повстанцами, а Жулиану под деревьями огромного сада играл в войну. Все это шаг за шагом вело к очередному поступку сына, к очередному — как она это воспринимала — предательству: в 1963 году, в день своего восемнадцатилетия, мальчик заявил, что его приняли в Военную академию, он станет офицером. Почему даже сейчас она считала это предательством? Разве она пыталась хоть как-то влиять на политические убеждения сына? Какая-то щелочка раскрылась в ее мозгу, и Анна прильнула к ней взглядом, пытаясь разглядеть малую толику правды, но в этот самый момент мать вдруг сказала:

— Ты ничего не рассказывала мне про Карла Фосса.

Анна вздрогнула и резко обернулась к матери. Веки больной были плотно сомкнуты, каждый вдох давался с трудом, бился в горле.