К удивлению гэбиста, в этот раз владетель с обычной свитой выехал из ворот кирна, едва вертолет опустился на землю. Когда кавалькада подъехала поближе, Кобзев разглядел, что ко всегдашним спутникам Бхаалейна добавились бледная темноволосая женщина и совсем молодой парень, сидевший в седле мешком. Соломенные волосы парня были растрепаны, а руки связаны – скорее символически, потому что другой конец тонкой бечевки крутила в пальцах брюнетка.
– Привет тебе, владетель, – проговорил Кобзев, когда Бхаалейн остановил своего мерина-тяжеловоза в десятке шагов от конвойного отделения.
– И тебе привет, воевода, – дружелюбно отозвался тот. – Представляю тебе Моренис тау-Эпонракс, чародейку гильдии целителей, служащую мне без обетования.
– Как-как служащую? – переспросил Кобзев вполголоса.
– На сдельной работе, – перевел Лева.
– А-а, – протянул Кобзев глубокомысленно, хотя все равно ничего не понял. – Передай ей мои наилучшие… и спроси, почему наш солдат связан.
– Это… – пробормотал переводчик, выслушав ответ, – …не совсем понимаю… символ, наверное… уз… нечто вроде таблички «пленник» на груди. Койна Моренис держит веревку, потому что… технически… он ее пленник.
«И я даже не хочу спрашивать, как ей это удалось», – мрачно подумал Кобзев.
Связанный солдат тревожно озирался, то приглядываясь к встречающим, то обводя взглядом эвейнцев.
– А это вообще Громов? – поинтересовался внезапно засомневавшийся гэбист у лейтенанта Топорова. Тот уверенно кивнул.
– Так точно, товарищ майор!
Кобзев замялся. Как полагается производить обмен пленными, он еще представлял себе, но как принимать их в подарок – не имел понятия.
– Койна Моренис, – избавил его от необходимости выдумывать что-либо самому владетель Бхаалейн, – вы объявляете этого ши здоровым и не нуждающимся во вспоможении гильдии целителей?
Шойфет добросовестно переводил.
– А?.. – Целительница вскинула голову. Похоже было, что она глубоко задумалась, и слова владетеля застали ее врасплох. – Да… да, конечно.
Она отпустила шнурок, и тот змейкой скользнул в траву. Рядовой Громов потер запястья, будто не в силах поверить, что они не связаны.
– Ты свободен, – проговорила Моренис. – Можешь возвращаться в свое войско. – Губы ее шевельнулись, но ни Кобзев, ни Лева Шойфет не разобрали слов.
– С коня слезь, – не то приказал, не то посоветовал Тауторикс и добавил вполголоса что-то оставленное Левой без перевода, но прозвучавшее почти как: «Позорище…»
Медленно, точно во сне, Толя Громов соскользнул с крупа смирной буланой лошадки. Он сделал несколько шагов через разделявшую обе группы по негласному уговору нейтральную полосу и остановился. «Ну же! – мысленно взывал к нему Кобзев. – Шагай! Еще не хватало тебе от радости закатить истерику перед местными, дубина! Шагай же!»
– Р-рядовой Громов! – вскрикнул Топоров неуместным фальцетом. – Ш-шагом марш!
Толя Громов дернулся, как от удара. Он сделал еще шаг, потом обернулся, глядя на целительницу – та смотрела на него печально и всепонимающе, так что Кобзева мороз продрал от ее взгляда.
– Р-ря!..
Кобзев оттолкнул лейтенанта. Тот пустил петуха и смолк, гневно глядя на оцепеневшего посреди нейтральной полосы Громова. Конвойное отделение напряглось, как один человек, сжимая автоматы.
Десантник отшатнулся. Его, точно куклу на веревочках, мотало то вперед, к своим, то обратно, к эвейнцам, и Кобзев, уже поняв, что творится нечто непредусмотренное, шагнул к нему, поднимая руку.
И Толя Громов от ужаса совершил самый безумный поступок в своей жизни. Он сделал шаг назад. Потом еще один, оборачиваясь. Губы его зашевелились.
– Что он бормочет? – нетерпеливо бросил Кобзев через плечо.
– «Владетель Бхаалейн, – перевел Лева механически, – прими меня под свою руку!»
Гэбист оцепенел. В мозгу его рождались идеи, одна другой безумней и губительней – вытащить пистолет и застрелить Громова, и застрелить Бхаалейна, и перестрелять всех свидетелей, и застрелиться самому… Вариантов было слишком много. И Кобзев так и не успел выбрать из них один, прежде чем владетель Бхаалейн не окинул склонившегося к копытам его коня солдата оценивающим взглядом и не проронил горсть веских, как патроны, слов.
– «Я принимаю тебя под свою руку», – шепнул над ухом Кобзева переводчик. Воцарилась тишина.
– Хватит ломать комедию! – нарушил всеобщее молчание Кобзев. Он говорил громко и решительно, словно пытаясь силой голоса разрушить опутавшие мятежного рядового чары. – Рядовой Громов, встать! Смирно! К вертолету – шагом марш!
Толя Громов вздрогнул, но не поднялся и только глянул боязливо через плечо на гэбиста.
Владетель Бхаалейн пророкотал что-то повелительно и коротко. Спутники его начали по одному поворачивать коней, направляясь к замку. Десантник… нет, мелькнуло в голове у Кобзева, уже бывший десантник нетвердо подступился к своей кобылке и попытался вскарабкаться в седло. Целительница подала ему руку.
– Рядовой Громов! – повторил Кобзев, лишь огромным усилием не срываясь на крик.
Солдат не обернулся, и только спина его по привычке дернулась.
– Товарищ Шойфет, – приказал Кобзев звенящим от гнева голосом, – переводите! Почему нам не возвратили пленника?
Заслышав вопрос, владетель обернулся всем телом.
– Он не захотел, – перевел Лева дрожащим голосом. – Этот человек при свидетелях пошел под мою руку. Он больше не ваш.
– Это наш человек! – крикнул Кобзев, уже не заботясь о том, как бы не показаться смешным или невыдержанным. – Он предатель! Мы требуем…
Владетель будто прибавил в росте. Что-то невидимое и очень тяжелое пригнуло гэбиста к земле, не давая вздохнуть.
– Вы не вправе ничего требовать от меня, ши, – пророкотал Бхаалейн. – Этот человек более не ваш.
Кобзев открыл было рот и понял вдруг – с ужасающей ясностью прозрения, – что ему нечего ответить. Брошенные перепуганным солдатиком слова невозможно было отменить никакой силой в мире – во всяком случае, с точки зрения эвейнцев. Бескомпромиссная прямота владетеля была отражением убийственной, с точки зрения гэбиста, честности. Если сейчас Кобзев потребует, несмотря ни на что, вернуть ему перебежчика, Бхаалейн, пожалуй, согласится на это… а потом выведет всю свою дружину на бой.
– Хорошо же! – Он сплюнул на дорогу. – Если он вам так нужен – забирайте! Советской армии не нужны трусы и изменники! Но только пусть не вздумает приближаться к лагерю… да и вообще к нашим людям! – Судя по выражению лица солдатика, подобная мысль Громову могла прийти только в страшном сне. – Я отдам приказ стрелять на поражение!..
Лева Шойфет бормотал еще с минуту после того, как Кобзев закончил свою тираду – вероятно, пытался смягчить крепкие выражения, которыми гэбист ее закончил.
