– Нет.
– Почему?
– Потому что мне тогда от тебя будет не отвязаться.
Эвен взял в руки шест и начал выводить яхту из камышей. Девушка встала, потянулась, ее груди рельефно обрисовались под свитером.
– И все же скажи, почему ты меня не хочешь? – спросила она.
Эвен отложил шест. Задумался.
– Когда-то в одной из моих квартир была фрамуга в дверях, вся помеченная черточками. Я эти метки ставил каждый раз, как приводил какую-нибудь новую девушку. Вся фрамуга была в таких отметинах. От этого времени в моей памяти остались лишь одни трусики. Разных цветов. С тех пор я испытываю к себе отвращение и ненависть. Ты мне хочешь дать свою любовь. Зачем мне она? Зачем свинье есть на золотой тарелке, если ей вполне подходит корыто? Если хочешь, я могу рассказать о себе.
– Мне не интересно.
– Ты не хочешь знать, кто я, что делаю, на что живу?
– А какое мне до этого дело? Я о тебе спрашивала в Илаве. Одна девушка сказала, что ты шпион, все время куда-то ездишь. Кто-то говорил, что у тебя в Варшаве большая парикмахерская, сестра моей подруги заявила, что ты врач. Она чем-то очень сильно болела, а ты ее вылечил. Я слышала, как она одной девушке посоветовала написать тебе письмо, но та постеснялась. Короче говоря, я знаю, кто ты.
– Ну, так скажи…
– Я тебе скажу на ухо.
Она наклонилась к Эвену так, что ее волосы закрыли ему лицо. Он видел только ее розовые, нежные девичьи груди.
– Ты сукин сын, – шепнула она.
Спустя два часа Эва направлялась по лесной дороге к шоссе. Он двигался сзади шагах в двадцати, глядя на ее высокую, стройную фигуру. Девушка шла в своей короткой вельветовой юбочке с распущенными светлыми волосами. У нее не было сумочки, даже расчески, даже носового платка.
Эве пришлось ждать на шоссе не больше четырех минут. Огромный «мерседес» остановился по мановению руки. Водитель – упитанный немец с розовыми щеками – велел своему коллеге пересесть на заднее сиденье и разместиться между двумя женщинами, вероятно, их супругами. Сам он галантно открыл ей дверь и попросил, чтобы девушка поудобнее уселась на сиденье.
* * *
…Окна его дома были темными. На пристани ждал только пес, который чуть не свалил его с ног, пытаясь большим розовым языком облизать ему лицо.
На скамейке у сарая кто-то сидел, закутанный пушистым пледом. Ему показалось, что он отгадал, кто это, прежде чем увидел светлое пятно волос.
– Привет, – сказал он. – Это опять ты?
Девушка встала со скамейки и немного покачнулась, словно у нее затекли ноги. Эвен услышал тихий шепот, а возможно, просто глубокий вздох. Через мгновение он уже держал ее в своих объятиях, чувствуя на своем лице ее мокрые от слез щеки.
– Ты мне снился прошлой ночью, – сказала она. – Я видела, как ты шел по улице возле моего дома. Я видела твою спину, но когда ты повернулся, я поняла, что это кто-то другой. Я так на него разозлилась за то, что он осмелился прикидываться тобой! Я ударила его ножом. Это ужасно, что у меня такие сны, правда?
– Ничего тут ужасного нет, – Эвен махнул рукой и закурил сигарету.
– Да. Наверное, – согласилась она. – Я знаю, что люблю тебя, и мне этого достаточно.
– Конечно, – подтвердил он.
В эту ночь они совершенно нагие лежали рядом. Он попытался ее взять, но Эва сопротивлялась, и Эвен смирился. Наконец он заснул, чувствуя ее ладони, блуждающие по его телу. Он несколько раз просыпался и слышал у своего уха ее учащенное дыхание. Эвен знал, что ее глаза открыты и Эва не спит. Девушка отзывалась на каждое движение его тела. Отодвигалась, когда он хотел подвинуться, переворачивалась на бок, когда переворачивался он. Иногда ему казалось, что они составляют одно целое, а вернее, что Эва – это он сам. Ее тело ложилось в соответствии с каждым, даже скрытым его желанием.
Эвен проснулся с головной болью и темными кругами под глазами.
А она казалась отдохнувшей.
Когда Эвен хотел встать с кровати, Эва крепко ухватилась за его шею и с силой, которой он от нее не ожидал, удержала его рядом с собой.
– Ты прекрасен, – шептала она ему на ухо. – У тебя тело гладкое, как змеиная кожа. Рядом с тобой у меня постоянно кружится голова.
Эвен заметил, что, спускаясь по лестнице, Эва держится за стену, словно и в самом деле мир кружился вокруг нее. Он заставил ее позавтракать, а потом они пошли в лес. Девушка хотела идти не рядом с ним, а сзади.
– Так будет всегда, – сказала она. – Я хочу ходить за тобой.
Эвен что-то говорил ей, расспрашивал, но она отвечала ему односложно, словно мыслями была далеко. Показывая ей тайные тропинки в лесу, берег затерянного озера, Эвен сомневался в том, видела ли она, на что смотрела. Он испугался, думая, что у нее начальная стадия шизофрении, но у девушки не было никаких проявлений страха или бредовых идей. Вернувшись домой, он перелистал учебники психиатрии, но не смог поставить никакого диагноза.
Эвен взял ее следующей ночью, и дом наполнился криками боли. С лицом, залитым слезами, всхлипывая, Эва до утра проплакала на его груди.
– Я люблю тебя, – шептала она ему. – Я буду постоянно молиться тебе, как Богу: «Отче наш, иже еси на небесех…».
Он лежал на спине и в молчании слушал обращенную к себе молитву. Ветер стучал в окна и зловеще выл в камине.
– Ты больна, – сказал Эвен в темноту. – Твоя болезнь зовется любовью. От нее тоже можно вылечиться.
– Неужели тебе мешает моя болезнь? – пришел из темноты ее ответ.
К утру она справилась с какими-то своими мыслями.
– Я не хочу, чтобы ты со мной разговаривал. Чтобы меня о чем-то спрашивал. Чтобы мне что-то показывал.
– Почему?
– Потому что тогда я буду отвлекаться. Хочу думать только о тебе.
На следующее утро Эва попросила его купить блокнот для рисования, краски и кисть. Они поехали на обед в город, Эвен сделал покупки, и с этого момента для него наступили долгие часы покоя. Он закрыл Эву в комнате на втором этаже, где девушка рисовала его по памяти. Ему казалось, что рисунки Эвы помогут разобраться в ее болезни. Но она рисовала только его, да к тому же не очень умело. Идеализированные рисунки на яхте… Он, сидящий на скамейке…
Были часы, когда Эвен забывал о ее существовании. Иногда он один шел на прогулку в лес или уплывал на несколько часов на озеро. Потом появлялся на втором этаже, открывал дверь и выпускал ее. У нее не было претензий, что он ее закрывает. Эва словно не отдавала себе отчет в том, что иногда он держал ее взаперти почти целый день, поскольку время, казалось, для нее не существовало.
А он начал получать огромное удовольствие, когда открывал дверь в ее комнату. Эвену казалось, что он выпускает из клетки кровожадного зверя, которого ему все же удается приручить и насытить. Это его возбуждало и усиливало наслаждение. А девушка так к этому привыкла, что сама поднималась наверх и просила, чтобы он ее запер. То же самое она делала, когда Эвен говорил, что хочет побыть один, в одиночестве поплавать или походить по лесу.
