Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
— Отец подарил ей меч на четырнадцатилетие. Старинный. Он хранился у него в ящике стола.
— Да. Это первое, что я проверил, когда мы заходили домой.
Добавить было нечего. Шумел дождь за окном, и, как ни странно, мерный стук капель действовал успокаивающе. Пассану казалось, что его вывернули наизнанку и выставили чувства на всеобщее обозрение. В то же время в глубине души появилось ощущение, что он неуязвим. Что бы еще он ни услышал, больше ничему не удивится.
— Как ты думаешь, у нее есть шансы? — спросил он после довольно долгого молчания.
— Не знаю. Все зависит от того, продолжала ли Аюми тренироваться.
Ответом на этот вопрос могло послужить тело Сандрины. Аюми разрубила его пополам, доказав, что мастерски владеет оружием. А вот Наоко не прикасалась к своему боккэну как минимум десять лет. Значит, он обязан добраться до Нагасаки раньше, чем начнется кровавая схватка. Он — ее последняя надежда.
По аналогии ему вспомнилось еще одно оружие. Кайкен, исчезнувший из ящика стола.
Возможно, Наоко действительно родилась на свет с кодексом бусидо в крови. Возможно, ее отец совершил непростительную глупость, подарив дочери на день рождения смертоносное оружие. Но и он со своим идиотским подарочком выглядел не лучше.
89
Нагасаки. Час ночи. От Токио Пассана отделяла тысяча километров, но погода не демонстрировала ни малейших признаков улучшения. За порогом аэровокзала дождь стоял стеной, напоминая колышущийся занавес.
Пассану удалось убедить Сигэру остаться дома. Теперь надо срочно найти такси. Ему встретилось несколько пассажиров с зонтами, судя по виду, ничуть не раздосадованных непогодой. Он уже сталкивался с похожей невозмутимостью в Индии и Африке, где муссон воспринимается как предмет обстановки. Одной неприятностью больше, одной меньше, — какая разница?
Тут он заметил оранжевый автомобиль, из-под колес которого во все стороны летели потоки воды, и испытал мимолетную благодарность к тому, кто догадался выкрасить машину в столь яркий цвет, — иначе ему ни за что не разглядеть бы ее в темноте. Он быстро поднял руку, и дверца сама открылась, словно распахнутая призраком. Он нырнул в такси и произнес единственное слово: «Отель». Водителю этого оказалось достаточно.
Пассану уже случалось бывать в Нагасаки. В памяти сохранилось два связанных с ним факта. Первый: этот портовый город был забытым собратом по несчастью Хиросимы. 9 августа 1945 года он также стал мишенью атомной бомбардировки, но история запомнила имя одного города и забыла о другом. Второе воспоминание касалось архитектурного облика Нагасаки. Город, во всяком случае в своей центральной части, был восстановлен из руин и отстроен в традиционном стиле. У Пассана перед глазами до сих пор стояли картины в красновато-коричневых тонах — дома с остроконечными крышами в окружении садов камней…
Правда, сейчас он не видел ничего. Нагасаки был погружен во тьму, словно в городе объявили комендантский час. Шофер вел машину, освещая путь фарами. Пассан наклонился к окну и прищурился. Они взбирались по круто поднимавшейся дороге, откуда открывался вид на улицы и сбегавшие террасами скученные дома. Все это походило на рисовую плантацию, состоящую из дерева, черепицы и бетона.
Машина углубилась в лабиринт переулков. Наконец в конце тупика показался отель — вытянутое двухэтажное строение, подъезд и холл которого были залиты теплым, цвета сливочного масла светом. То ли из-за этой ленты электрического освещения, то ли из-за того, что здание располагалось в небольшой низине, но у Пассана возникло ощущение, что здесь ему ничто не грозит и он сможет спокойно поспать хотя бы несколько часов.
Он расплатился с таксистом. Дождь перестал, небо очистилось от туч. Выглянула луна, похожая — здесь Пассан был полностью согласен с автором известного ему хокку — на разрезанный пополам спелый плод. Впрочем, жара не спадала. Душная влага обволакивала каждую вещь и предмет и липла к коже, забивая поры. Пассан нырнул в помещение отеля с таким чувством, словно прячется в холодильник.
В гостиничном холле — потертый ковер, выкрашенные бежевым стены — было холодно, как в прозекторской. Администрация явно не экономила электричество. За стойкой регистрации сидела женщина неопределенного возраста, казалось поджидавшая именно его. С высокими скулами, обтянутыми землистого цвета кожей в пятнах, она была одета в какой-то черно-бордовый балахон, представлявший собой нечто среднее между форменным костюмом стюардессы и кухонным фартуком.
Пассан произнес пару-тройку фраз на английском, предъявил паспорт и заплатил за номер вперед, наличными — мера предосторожности, удивившая его своей нелепостью. Японка молча проводила его до дверей номера, ничем не выразив удивления при виде обожженного лица постояльца. Комната напоминала монашескую келью — кровать, стенной шкаф, ванная, больше ничего. Хозяйка исчезла. С улицы послышались звуки голосов и шум то приближающихся, то удаляющихся шагов. Затем настала тишина, как нельзя лучше соответствовавшая аскетичной пустоте его временного прибежища.
Часы показывали два ночи. До наступления утра предпринять все равно ничего было нельзя.
Не зажигая света, на ощупь, Пассан нашел в сумке туалетные принадлежности и принял душ. Натянул трусы и майку, почистил зубы. Врубил кондиционер на полную мощь и рухнул в постель, свернулся калачиком под одеялом. Его не отпускало ощущение, что он должен собрать воедино всю свою энергию.
В этом скрюченном теле заключалась вся его сила. Никогда еще ему не приходилось проводить полицейскую операцию с такими скудными средствами.
90
Сквозь плотную завесу дождя пробились первые лучи зари. Наоко пряталась в святилище, стоявшем на вершине холма, — простом сооружении из кипарисового дерева площадью примерно сорок квадратных метров, без внешних стен. Отполированные столбы, черепичная крыша, черный деревянный пол. В центре висел большой бронзовый колокол с привязанной к нему толстой крученой веревкой и стояли чаши с водой. Больше здесь не было ничего. Синтоистские храмы всегда пустые — предполагается, что посетители должны заполнять их молитвами и размышлениями. Наоко не могла предложить храму ничего, кроме своего страха.
Тем не менее ей удалось поспать — коротким, но глубоким сном без сновидений. Ее убаюкал шум сосен. Плотно запахнувшись в кимоно, она испытывала странное чувство, словно стала куколкой бабочки, вступившей в обратный цикл преобразования. Еще вчера она весело махала крыльями, была жительницей Европы и свободной женщиной. Сейчас она снова превратилась в гусеницу, заключенную в плотный кокон традиции. В одну из миллионов себе подобных покорных и забитых японок.
Порывшись в сумке, она извлекла завернутую в пленку пригоршню риса и жадно съела его. Рис был холодным и клейким, но он наполнил ее жизненной силой. Некая часть ее существа безошибочно распознала этот сигнал. Годы европейской гастрономии ничего не значили по сравнению с ним: ее генетическая память сохранила в неприкосновенности воспоминание о множестве подобных трапез — на корточках, у подножия храма, во влажной прохладе рисовых плантаций.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 101
